Пустыня Тууб-Коя   ::   Иванов Всеволод

- Кушайте на здоровье, - ответил Омехин придвигая блюдо: - по поводу же картины замечу: с точки зрения человеческой целесообразности любовь вызывает жалость к себе и я выходит - против.

- Зачем же? Жизнь любить не мешает, особенно - рожать. Не рожая - какая жизнь? По моему, женщина у меня должна быть единственная. Чтобы сказать, фигурально или в пример аллегорий, присосаться к шее на всю жизнь и пить.

- Не одобряю, - возразил Омехин.

Он хотел было спросить о происхождении Палейка, но здесь тонко, словно испаряясь в сухом, как пламень, воздухе, пропел горнист.

Всадники вспрыгнули на коней.

Казак Лумакша, резавший кобылу, привел двух киргиз, от страха старавшихся прямо, по-русски, держаться в седлах. Сказали они, что ак-рус, люди с ледников пошли в обход омехинскому отряду, по дороге берут киргизские стада и бии старшины собираются резать джаташников.

- Мы сами джатак, - сказали они: - пусти нас, мы по вольной тропе пришли.

"Джатак - значит бедняк", - самому себе перевел Глушков: - "необходимо отметить и употребить в речи, как окончу картину демонстрировать..."

Дни здесь сухие, как ветер, тоска здешней жизни суше и проще ветра, и ветер желтым и крупным песком заносит конец ее.

Вот поехали утром еще трое партизан сбирать кизяки и не вернулись.

Отряд умчался в степь.

В долине Кайги, подле запасных табунов, остались сторожа, пустые палатки; три пасущихся подле саксаулов ослика; и агитатор Глушков, спящий со скуки на камне, подле смотанных лент.

Сторожа рассказывали сказки о попадьях и работниках. Неутомимая тоска по бабьему телу капала у них с губ, и Глушков проснулся от вопроса:

- Неужель такая баба растет, как на картине? Надо полагать перерезали таких баб всех, а не порезали - мы докончим. Зачем ты, сука, виляешь, когда мы тут страдаем, а?

Проснулся Глушков, тесно и жарко показалось ему в грязной своей одежде, пощупал горячий и потный свой живот, подумал - разве можно, действительно, показывать в пустыне такие бедра. И с необычным для него матерком добавил:

- Вырежу прочь вышеуказанный кусок из ленты.

Тогда же:

На одной из темных троп шарахнулись в сторону копыта коней отряда.

Темно-вишневый цвет смолистой щепы осветил узловатый подбородок Омехина, кровь на копытах коня и грудь человека, разрезанную в виде звезды. По чолку утонула в груди человека конская нога!

Это был один из троих, ушедших утром сбирать кизяки.

Крупным песком заносится конец здешней жизни.

Палейка оправил ремни револьвера и тихо сказал Омехину:

- Предлагаю: труп в сторону. Пленных не брать.

От гривы к гриве, от папахи к папахе пронеслось с неясным шумом, словно вставляли патрон в обойму:

- Пленных не брать.

- Так точно, - прошептал задний в отряде, оглядываясь в тесную темноту: так точно: пленных не брать.

В битве, подле аула Тачи, как известно вам, был убит полковник Канашвилли, зарублено семьдесят три атамановца и взят в плен брат Канашвилли.

Горный поток тоже не брал пленных. Вода мутнеет от крови только в песнях, а пасмы туманов в горах были такие же, как в прошлый день.

- Расстрелять, - сказал, не глядя на пленного, Палейка. Он разыскивал тщетно спички, он не курил всю ночь и, конечно, приятнее держать в руках папироску, чем шашку.

- Товарищ...

Омехин зажег ему спичку. Такая любезность удивила Палейка и он даже поклонился:

- Благодарю вас, товарищ.

Омехин зажег еще спичку и так, с горящей крохотной лучинкой в руке, проговорил:

- Но, товарищ, поскольку она женщина, а не брат...

Палейка опять зашарил спички.

- Предлагаю: расстреляем через полчаса. Я ее сам допрошу. Выходит не брат, а жена? - спросил он почему-то Омехина.

Тот тряхнул головой и Палейка тоже наклонил голову.

- И жену... тоже можно расстрелять.