Русский советский научно-фантастический роман   ::   Бритиков Анатолий Федорович

Экстраполяцию уточняет аналогия — когда прогноз ведется на основе исторических параллелей. На этих «трех китах» — интуиции, экстраполяции и аналогии — стоит и современная научная прогностика (если не считать анкетирования, опроса экспертов, что по сути дела является фиксацией коллективной интуиции). [12]

Экстраполяция, однако, малоэффективна, когда тенденции действительности резко меняются: плавный «график» ломается, закономерность делается неопределенной и простое ее продолжение ведет уже на ложный путь. Это бывает в период научно-технических революций. Например, мысленно увеличивая масштабы машин, основанных на старом принципе (жюль-верновская гигантская пушка для полета на Луну), нельзя предугадать качественно нового принципа. Здесь и помогает свободная ассоциация.

В художественном фантастическом прогнозе гораздо шире применяется интуиция. Даже самый маленький фантастический рассказ является сводным прогнозом, объединяющим многие частные. Отсюда необходимость комбинирования интуиции с художественной ассоциацией (без чего невозможна также образная конкретность). Прогноз в художественной фантастике менее точен, чем в науке, но зато менее односторонен и психологически убедительней — своим жизнеподобием, включенностью частного предвосхищения в «живую» картину будущего.

С появлением конкретного научного прогнозирования роль художественной научной фантастики не только не упала, но возросла. В 50 — 60-е годы развитие прогностики сопровождалось бурным ростом советской научной фантастики. Современные методы конкретного предвиденья заметно подняли научный уровень фантастического романа. Например, оптимизм коммунистического будущего в романах Ефремова убедительно обоснован историческими аналогиями. Не исключено, что через фантастическое творчество художественное мышление обогатит и научное прогнозирование. Можно представить фантастический роман, который был бы сводной моделью будущего, в деталях уже «рассчитанного» учеными-прогнозистами.

4



Момент предвиденья в какой-то мере присущ искусству в целом. Социалистический реализм сознательно включает оценку настоящего с высоты будущего. Для советской научной фантастики будущее, однако, не только критерий, но центральный объект изображения (даже в том случае, когда действие происходит в настоящем или в прошлом, речь зачастую все равно идет об идеях, изобретениях и — главное — о людях будущего). В романах Ефремова коммунистический человек не только идеал, но и субъект, его необходимо изобразить как данность. Из оценочной категории идеал превращается в конкретную тему, образ.

Это в принципе меняет художественно-методологическую систему современной фантастической литературы (научной или вненаучной — в данном случае не так важно, потому что и не строго научная фантастика не может уйти от современного уровня мышления). В научной фантастике художественная идея реализуется иначе, чем в «бытовой» литературе. Там она раскрывается через конкретный образ героя, здесь персонаж сам в значительной мере раскрывается через отвлеченную идею. Эта обратная связь приобретает громадное значение. В поэтике фантастика опирается на абстракции, но эти абстракции — о самом главном. Фантастика пользуется и общелитературной поэтикой, но в силу отвлеченности содержания конкретная образность для нее менее характерна, чем для «бытового» реализма. Об этом-то и забывают, когда требуют от фантастических образов той же полноты жизнеподобия, что и от «бытовых».

Забывают, что мет о да (в данном случае способ изображения), как говорил А. Герцен, есть «самоё развитие содержания». Содержание же, точнее объект научной фантастики, специфично.