Рыцарь мечты   ::   Вихров В

"Удушливая пустота и немота", о которых писал он, цари-пи в Вятке и в те времена, когда по ее окраинным пустырям бродил смуглый мальчуган в серой заплатанной блузе, в уединении изображавший капитана Гаттераса и Благородное Сердце. Мальчик слыл странным. В школе его звали "колдуном". Он пытался открыть "философский камень" и производил всякие алхимические опыты, а начитавшись книги "Тайны руки", принялся предсказывать всем будущее по линиям ладони. Домашние попрекали его книгами, бранили за своевольство, взывали к здравому смыслу. Грин говорил, что разговоры о "здравом смысле" приводили его в трепет сызмальства и что из Некрасова он тверже всего помнил "Песню Еремушке" с ее гневными строчками:

- В пошлой лени усыпляющий Пошлых жизни мудрецов, Будь он проклят, растлевающий Пошлый опыт - ум глупцов!

"Пошлый опыт", который некрасовская нянечка вдалбливает в голову Еремушке ("Ниже тоненькой былиночки надо голову клонить"...), вдалбливали и Грину. Очень похожую песню певала ему мать. "Я не знал нормального детства, - писал Грин в своей "Автобиографической повести". - Меня в минуты раздражения, за своевольство и неудачное учение, звали "свинопасом", "золоторотцем", прочили мне жизнь, полную пресмыкания у людей удачливых, преуспевающих. Уже больная, измученная домашней работой мать со странным удовольствием дразнила меня песенкой:

Ветерком пальто подбито, И в кармане ни гроша, И в неволе Поневоле Затанцуешь антраша! ..... Философствуй тут как знаешь, Иль как хочешь рассуждай, А в неволе Поневоле Как собака, прозябай!

Я мучился, слыша это, потому что песня относилась ко мне, предрекая мое будущее..." Жутко читать эти строки. Но так было... Грина потрясала чеховская "Моя жизнь" со все решительно объясняющим ему подзаголовком "Рассказ провинциала". Грин считал, что этот рассказ лучше всего передает атмосферу провинциального быта 90-х годов, быта глухого города. "Когда я читал этот рассказ, я как бы полностью читал о Вятке", говорил писатель. Многое из биографии провинциала Мисаила Полознева, вознамерившегося жить "не так как все", было уже ведомо, было выстрадано Грином. И в этом нет ничего удивительного. Чехов запечатлел приметы эпохи, а юноша Гриневский был ее сыном. Интересно в этом отношении признание писателя о своих ранних литературных опытах. "Иногда я писал стихи и посылал их в "Ниву", "Родину", никогда не получая ответа от редакций, - рассказывал Грин. - Стихи были о безнадежности, беспросветности, разбитых мечтах и одиночестве, - точь-в-точь такие стихи, которыми тогда были полны еженедельники. Со стороны можно было подумать, что пишет сорокалетний чеховский герой, а не мальчик..." Можно вполне поверить, что юный поэт писал стихи, отталкиваясь более всего от стихов же, невольно подражая тому, что обычно печаталось. Однако и жизненная обстановка, его окружавшая, тоже была типично "чеховская", рано старящая душу. В удушливой пустоте и немоте вятского быта легко рождались стихи о безнадежности, беспросветности, разбитых мечтах и одиночестве. Юноша искал спасения в другой, "томительно желанной им действительности": в книгах, лесной охоте. С отроческих лет он знал уже не только Фенимора Купера, Майн Рида, Густава Эмара и Луи Жаколио, но и всех русских классиков. Увлекался романами Виктора Гюго и Диккенса, стихами и новеллами Эдгара По, читал научные книги. Но что более всего манило мальчика, о чем он мечтал упорно и страстно, так это море, "живописный труд мореплаванья".