Самолет подбит над целью   ::   Гофман Генрих Борисович

В быстром темпе заиграл командир эскадрильи, и грянула песня штурмовиков шестьсот двадцать второго полка, рожденная у берегов Волги:

Мы бомбы сыплем градом, Мы бьем врага в бою, За пепел Сталинграда, За Родину свою. Бегут фашисты в страхе. Скрываясь от штурмовок, Когда орлы в атаке Шестьсот двадцать второго.

И хотя баян смолк, все дружно, в один голос добавляют:

- Гвардейского полка, Отважного полка.

- А что, товарищи, будет наш полк гвардейским, вот увидите, будет, категорическим тоном заявил сержант Семенюк.

- Ну, хватит играть, надо пистолет почистить, - вздохнул Карлов и, пристегнув меха ремешком, вложил баян в футляр. Но прежде чем закрыть крышку, он долго смотрел на ее внутреннюю сторону. Там приклеена довоенная семейная фотография. Младший сын примостился у Карлова на коленях, дочка сидит на руках у матери, а старший сын, тоже Георгий, очень похожий на отца, стоит между родителями.

Карлов вспомнил тот солнечный майский день сорок первого года, когда всей семьей направились они в фотоателье. Сколько было надежд, сколько счастья... В тот год старший сын должен был впервые пойти в школу. Все это быстро пронеслось в памяти Карлова. Он пристально всматривался в милое лицо жены и мысленно спросил: "Как ты там одна с тремя детьми в эвакуации?" Георгий закрыл крышку и погладил футляр.

Карлов неспроста хранил фотокарточку семьи рядом с баяном. Еще мальчишкой научился он играть на гармошке, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, получил в подарок от отца этот баян. Через год отец умер. С тех пор, куда бы ни бросала [11} Георгия судьба, он не разлучался с любимым инструментом, возил его везде с собой и хранил как самую дорогую память.

Поглаживая футляр, Карлов вспомнил Симферополь, дом, в котором прошло детство. Вдруг с ужасом представил себе развалины этого дома и фашистов, шагающих по родной улице...

Летчики ушли в столовую. Кроме Карлова, в общежитии остались только Семенюк и молодой пилот Павлик Архипов: они уже успели поужинать.

Анатолий Семенюк, закончив бриться, подошел к Архипову, который укладывал в небольшую коробку шахматы.

- Ну что, чемпион, хотите получить мат за десять минут?

Архипов, как бы прикидывая, взглянул на товарища. Острый, по-орлиному изогнутый с горбинкой нос и прищуренные карие глаза Семенюка имели довольно хищный вид.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга,

- Давайте попробуем, - согласился наконец Архипов.

Рассмеявшись, оба начали расставлять фигуры на шахматной доске. А Карлов задвинул баян под нары, подсел к столу и, вытащив из кобуры вороненый пистолет, начал его чистить.

Павлик Архипов объявил черным конем шах, когда вдруг от белого короля, славно срубленная шашкой, отлетела черная головка, а сам он свалился на пол. Одновременно раздался оглушительный выстрел. На стене появилось маленькое отверстие от пули, по краям которого осыпалась щебенка. В комнате запахло порохом.

Опрокинутая скамейка упала на пол. Летчики выскочили из-за стола. Лейтенант Карлов, согнувшись, зажал левую руку между колен, перехватив правой рукой запястье. Рядом с ним на полу расползалась маленькая лужица крови. Мгновение длилось молчание. Архипов и Семенюк испуганно смотрели на командира эскадрильи.

- Что с вами, товарищ лейтенант? - спросил Семенюк.

- Прострелил себе ладонь, к счастью, в мякоть, - выдавил Карлов и, пробуя шевелить пальцами, показал левую руку. Летчики подошли вплотную и увидели: между большим и указательным пальцами, посредине кружочка обожженной кожи зияла небольшая рана, из которой, растекаясь по ладони, струилась кровь.

- Дайте-ка скорее жгут, - попросил Карлов, Архипов оторвал от наволочки длинную завязку и протянул командиру эскадрильи.