Секретные задания РСХА   ::   Скорцени Отто

К несчастью, мне трудно курить — кровь сразу же смачивает сигарету, и у нее странный вкус.

Наконец появляется медик и решает немедленно забрать меня в санчасть. По правде говоря, я рад покинуть эту адскую долину, а то еще и в самом деле сложу здесь свою голову.

Врачи хотят меня эвакуировать в тыл, но я желаю как можно скорее вновь принять командование своей частью. Положение и в самом деле слишком тяжелое, чтобы я мог думать о возвращении в Германию. К тому же я чувствую себя почти твердо на ногах. Хирург пожимает плечами, делает мне местный наркоз, вытаскивает из меня несколько осколков и зашивает рану. Крепкая повязка удерживает кожу на месте. На следующий день я снова на своем посту.

Там я вижу, что наши позиции вот-вот могут стать безнадежными. Кажется, что у вражеской артиллерии появилась болезненная привязанность к моему хилому воинству. В течение дня один снаряд, летящий настильно, превращает в щепки одно место, особенно благоприятное для размышлений в одиночестве; другой влетает в дверь стойла и убивает нашу бедную корову. Не было бы счастья — у нас появилось свежее мясо.

На следующую ночь нас будит необычный шум. Над нашими головами чертят свои сверкающие траектории снаряды «Фау-1», летящие на Льеж. Это нас немного примиряет с Люфтваффе, до того столь упрямо остававшейся невидимой. Но когда одну или две ночи спустя один из этих снарядов врезается в холм, расположенный примерно в ста метрах от нашего дома — и, к счастью, не взрывается, — то нам уже не до умиления. Кто нам поручится, что следующий «Фау-1» не вызовет большие разрушения? Возможно, и верен слух, что иностранные рабочие, занятые на монтаже навигационных устройств «Фау-1», все чаще и чаще намеренно портят эти тонкие аппараты.

Двадцать третьего декабря я отправляюсь в Мейрод, чтобы потрясти штаб 6-й бронетанковой армии. Наше оснащение плачевно, тем более что оно не предназначалось для такого длительного сражения. Поскольку у нас нет походных кухонь, то каждый раз приготовление горячей пищи оказывается мучительной проблемой. У нас нет зимнего обмундирования и, что самое главное, у нас нет артиллерии. Мое путешествие получается богатым перипетиями. Снова установилась хорошая погода и очистила небо для авиации, но только не для нашей, поскольку ее совсем не видно. Нам постоянно приходится останавливаться и бросаться в кювет. Иногда, стараясь проскочить опасное место, мы катим напрямую по полю, и тоща у нас нет кювета — мы просто ложимся на живот, носом в грязь. Во время одного из таких упражнений я вдруг начинаю дрожать, клацать зубами и потеть… Видимо, этим приступом лихорадки я обязан своей ране: несмотря на перевязку, она слегка воспалилась.

На какой-то брошенной ферме я ложусь в крестьянскую кровать, проглатываю несколько таблеток и хлебаю грог, который содержит больше рома, чем чаю. Мой шофер и мой офицер-ординарец продолжают путь в Мейрод без меня. По их возвращении, несколько часов спустя, я уже достаточно оправился, чтобы вернуться «домой», то есть на свой командный пункт.

Двадцать четвертого декабря наконец-то появляется тяжелая батарея, которую мы ждем уже столько времени. Я сразу же показываю ее командиру те места, которые подготовил для него или, точнее, для его орудий, а затем объясняю ему с помощью карты те цели, которые он должен накрыть огнем. Он качает головой, прочищает горло и слушает меня без единого слова. Но когда я прошу его установить пушки, он снова обретает дар речи.

— Полковник, — заявляет он, — должен заявить вам, что располагаю на все про все шестнадцатью выстрелами на каждое орудие и на данный момент не могу рассчитывать ни на какое снабжение боеприпасами.

Сначала я немею, слишком ошеломленный, чтобы произнести хотя бы слово.