Сорок первый   ::   Лавренев Борис

Добытый холщовый пакетик Евсюков осторожно развернул на своей полевой сумке и, неотрывно впиваясь глазами, прочитал документы. Повертел головой, задумался.

Было обозначено в документах, что гвардии поручик Говоруха-Отрок, Вадим Николаевич, уполномочен правительством верховного правителя России адмирала Колчака представлять особу его при Закаспийском правительстве генерала Деникина.

Секретные же поручения, как сказано было в письме, поручик должен был доложить устно генералу Драценко.

Сложив документы, Евсюков бережно сунул их за пазуху и спросил поручика:

- Какие такие ваши секретные поручения, господин офицер? Надлежит вам рассказать, все без утайки, как вы есть в плену у красных бойцов, и я командующий комиссар Арсентий Евсюков.

Вскинулись на Евсюкова поручичьи ультрамариновые шарики.

Ухмыльнулся поручик, шаркнул ножкой.

- Monsieur Евсюков?.. Оч-чень рад познакомиться! К сожалению, не имею полномочий от моего правительства на дипломатические переговоры с такой замечательной личностью.

Веснушки Евсюкова стали белее лица. При всем отряде в глаза смеялся над ним поручик.

Комиссар вытащил наган.

- Ты, моль белая! Не дури! Или выкладай, или пулю слопаешь!

Поручик повел плечом.

- Балда ты, хоть и комиссар! Убьешь - вовсе ничего не слопаешь!

Комиссар опустил револьвер и чертыхнулся.

- Я тебя гопака плясать заставлю, сучье твое мясо. Ты у меня запоешь, буркнул он.

Поручик так же улыбался одним уголком губ.

Евсюков плюнул и отошел.

- Как, товарищ комиссар? В рай послать, что ли? - спросил красноармеец.

Комиссар почесал ногтем облупленный нос.

- Не... не годится. Это заноза здоровая. Нужно в Казалинск доставить. Там с него в штабе все дознание снимут.

- Куда ж его еще, черта, таскать? Сами дойдем ли?

- Афицерей, что ль, вербовать начали?

Евсюков выпрямил грудь и цыкнул:

- Твое какое дело? Я беру - я и в ответе. Сказал!

Обернувшись, увидел Марютку.

- Во! Марютка! Препоручаю тебе их благородие. Смотри в оба глаза. Упустишь - семь шкур с тебя сдеру!

Марютка молча вскинула винтовку на плечо. Подошла к пленному.

- А ну-ка поди сюды. Будешь у меня под караулом. Только не думай, раз я баба, так от меня убечь можно. На триста шагов на бегу сниму. Раз промазала, в другой не надейся, рыбья холера.

Поручик скосил глаза, дрогнул смехом и изысканно поклонился.

- Польщен быть в плену у прекрасной амазонки.

- Что?.. Чего еще мелешь? - протянула Марютка, окинув поручика уничтожающим взглядом. - Шантрапа! Небось, кроме падекатра танцевать, другого и дела не знаешь? Пустого не трепли! Топай копытами Шагом марш!

В этот день заночевали на берегу маленького озерка.

Из-подо льда прелью и йодом воняла соленая вода.

Спали здорово. С киргизских верблюдов поснимали кошмы и ковры, завернулись, укутались - теплынь райская.

Гвардии поручика на ночь крепко связала Марютка шерстяным верблюжьим чумбуром по рукам и ногам, завила чумбур вокруг пояса, а конец закрепила у себя на руке.

Кругом ржали. Лупастый Семянный крикнул:

- Глянь, бра, - Марютка милово привораживает. Наговорным корнем!

Марютка повела глазом на ржущих.

- Брысь-те к собакам, рыбья холера! Смешки... А если убегнет?

- Дура! Что ж у него, две башки? Куды бечь в пески?

- В пески - не в пески, а так вернее. Спи ты, кавалер чумелый.

Марютка толкнула поручика под кошму, сама привалилась сбоку.

Сладко спать под шерстистой кошмой, под духмяным войлоком. Пахнет от войлока степным июльским зноем, полынью, ширью зернь-песков бесконечных. Нежится тело, баюкается в сладчайшей дреме.

Храпит под ковром Евсюков, в мечтательной улыбке разметалась Марютка, и, сухо вытянувшись на спине, поджав тонкие, красивого выреза, губы, спит гвардии поручик Говоруха-Отрок.

Один часовой не спит.