Статьи, эссе   ::   Цветаева Марина

___________

Первое, что в круговой поруке пастернаковских первизн нас поражает: быт. Обилие его, подробность его — и: «прозаичность» его. Не только приметы дня: часа!

— Распахиваю. — «Памяти Демона».

…От окна на аршин,

Пробирая шерстинки бурнуса,

Клялся льдами вершин:

— Спи, подруга, лавиной вернуся!

Дальше, в стихотворении «Сестра моя Жизнь»:

…Что в грузу лиловы глаза и газоны,

И пахнет сырой резедой горизонт.

Что в мае, когда поездов расписанье

Камышинской веткой читаешь в купе…

(Намеренно привожу и сопутствующие строки: установить соседство.)

Дальше, про плетень:

Он незабвенен тем еще,

Что пылью припухал,

Что ветер лускал семечки,

Сорил по лопухам…

Дальше, про ветер:

Ветер розу пробует

Приподнять по просьбе

Губ, волос и обуви,

Подолов и прозвищ…

Дальше, про дачу:

Все еще нам лес — передней,

Лунный жар за елью — печью,

Все, как стираный передник,

Туча сохнет и лепечет.

Дальше, о степи:

Туман отовсюду нас морем обстиг,

В волчцах волочась за чулками…

— Одну секунду! — «Набор слов, всё ради повторяющегося „ча“… Но, господа, неужели ни с кем из вас этого не было: репья, вгрызающиеся в чулки? Особенно в детстве, когда мы все в коротком. Да, здесь вместо репей: волчец. Но разве „волчец“ не лучше?» (По хищности, цепкости, волчиной своей сути?)

Дальше:

На желобах,

Как рукава сырых рубах,

Мертвели ветки…

(здесь же):

В запорошенной тишине,

Намокшей, как шинель…

(Это стихотворение «Еще более душный рассвет» — руки горят привести его здесь целиком, как — вообще — изодрав в клочья эти размышления по поводу пустить по книжным рынкам Запада самоё «Сестру мою Жизнь». — Увы, рук — мало!)

Дальше:

У мельниц — вид села рыбачьего:

Седые сети и корветы…

Затем, в чайной:

Но текут и по ночам

Мухи с дюжин, пар и порций,

С крученого паныча,

С мутной книжки стихотворца,

Будто это бред с пера…

Подъезжая к Киеву:

Под Киевом — пески

И выплеснутый чай,

Присохший к жарким лбам,

Пылающим по классам…

(Чай, уже успевший превратиться в пот и просохнуть. — Поэзия Умыслов! — «Пылающим по классам», — в III жарче всего! В этом четверостишии всё советское «за хлебом».)

«У себя дома»:

С солнца спадает чалма:

Время менять полотенце,

(— Мокнет на днище ведра).

В городе — говор мембран,

Шарканье клумб и кукол…

Дальше, о веках спящей:

Милый, мертвый фартук

И висок пульсирующий…

Спи, Царица Спарты,

Рано еще, сыро еще.

(Веко: фартук, чтобы не запылился праздник: прекрасный праздник глаз!)

Дальше, в стихах «Лето»:

Топтался дождик у дверей,

И пахло винной пробкой.

Так пахла пыль. Так пах бурьян.

И, если разобраться,

Так пахли прописи дворян

О равенстве и братстве…

(Молодым вином: грозой! Не весь ли в этом «Serment du jeu de paume». [6] )

И, наконец, господа, последняя цитата, где уже кажется вся разгадка на Пастернака и быт:

И когда к колодцу рвется

Смерч тоски, то — мимоходом

Буря хвалит домоводство. —

Что тебе еще угодно?

Да ничего! Большего, кажется, сам Бог не вправе требовать с бури!

Теперь осмыслим. Наличность быта, кажется, доказана. Теперь — что с ним делать? Верней, что с ним делает Пастернак, и что он — с Пастернаком? Во-первых, Пастернак его зорко видит: схватит и отпустит. Быт для Пастернака — что земля для шага: секунды придерж и отрывание. Быт у него (проверьте по цитатам) почти всегда в движении: мельница, вагон, бродячий запах бродящего вина, говор мембран, шарканье клумб, выхлестнутый чай — я ведь не за уши притягиваю! — проверьте: даже сон у него в движении: пульсирующий висок.