Таежный тупик   ::   Песков Василий Михайлович

Бывалый охотник схватил ружьё, но стрелять, однако, не стал – «во-первых, тут теперь заповедник, во-вторых, в день Пасхи не хотелось проливать кровь». В пик половодья по Еринату несло и какого-то зверя – не то лося, не то марала, «а может, корягу – в сумерках не разглядели».

В капкан, поставленный на шкодливую норку, попал панически оравший кот, и в такой же капкан угодил пёс Протон. Кот оклемался, а Протон неожиданно околел. Агафья уверена: от какой-то болезни, а Ерофей мрачно бросил: «Кормить надо было как следует – на картошке да на перловке кто угодно ноги протянет». Но Агафья держалась своих наблюдений: болел. И, боясь заразы, собаку сожгла. Теперь в хозяйстве её пять коз, одиннадцать кур и избыточно много – семь полудиких кошек.

* * *



Время показало – самой нужной «скотиной» оказались тут козы. К молоку Агафья привыкла, но готовить сено на пять голов и негде, и сил уже нет. «Раньше, бывало, и днём, и ночью готова была работать, теперь же ночь не посплю – днём ни к чему не пригодна».

По-прежнему Агафья упрекает жившую тут пять лет «прихожанку» Надежду. Считает, что удалившись «в свою Москву», она её предала. Одной Агафье живётся трудно: огород, заботы о сене для коз, дрова, ловля рыбы... В шестьдесят с лишним лет эти дела изнуряют. С Ерофеем союза нет. Живут не то что недружно – почти враждебно. Агафья временами ему пеняет: «Пошто со мной не говоришь?» Ерофей же, считая ненужным затевать ссору, махнёт рукой и запрётся в своей избе. По-прежнему забота его – заготовка дров. Но каково это делать зимой человеку с одной ногой, таскающему поленья к жилью в мешке. «Я тут временный!» Снабжает Ерофея харчами сын, а пенсию отец откладывает, чтобы купить где-нибудь в деревеньке избу. Агафья же таёжное своё пристанище покидать не желает. Да и куда податься? Молодому поколенью родни она почти что чужая, и самой житьё «в миру» в тягость. «Тут и умру», – как-то сказала мне в ночном разговоре.

Вот почему она обрадовалась появлению тут человека, пешком одолевшего сто пятьдесят километров таёжных дебрей.

– Родион Побойкин, – представился он. И я с большим любопытством выслушал рассказ 28-летнего человека о таёжной его одиссее.

К староверчеству Родион отношения не имеет. Работал в городе пекарем, потом строителем. Увлёкся походами по тайге. И вот решил «проверить себя в путешествии одиночном». Вышел 31 мая с рюкзаком весом в тридцать пять килограммов. Соль, спички, нож, компас, карта. Еда: рис, вяленое мясо, крупа, хлеб, масло, мёд были в его поклаже.

– Очень ведь рисковали...

– Да, не один раз пожалел, что затеял этот поход. На десятый день буквально выл в одном особо непроходимом месте: «Ну зачем я иду! Разве это мне обязательно нужно?!» Но взял себя в руки и вот дошел.

– Опасности были?

– А как же. С медведем столкнулся. Вот так же был от меня, как вы сидите. Минуты четыре топтался, принюхивался, снизу наискосок поглядывал на меня. Я испугался, конечно, но, слава Богу, не побежал, и медведь скрылся. Другая опасность – река. О том, что жильё уже близко, я догадался по старым ловчим ямам и по следам топора на деревьях, сделанным Лыковыми. И вышел к реке. Увидел и ужаснулся теченью. Но нечего делать, решился Еринат переплыть. Одолел, но едва не разбился о скалы. Вечером у костра обсушился, а утром был уже тут.

Путешественник выглядел исхудавшим, измученным. Все со мной прилетевшие зашептались: «Какой-то непутёвый авантюрист, что тут ему нужно?» Но Агафья была приветливой и, видимо, уже прикинула, что странник её не объест, а работа ему найдётся.

После беседы о новостях обошли мы с Агафьей её «усадьбу». На всём лежала печать неухоженности – огород был вскопан только на четверть, в кучи свалено всё, что привозили сюда в подарок. Не было креста на могиле Карпа Осиповича.