Трилогия Уильяма Фолкнера   ::   Старцев А

Американский Юг сперва рабовладельческий, а позднее сохранивший в своем экономическом и бытовом укладе значительные пережитки рабовладения, по сей день остается в США одним из центров социального гниения и распада.

Упадок и продолжающееся вырождение потомков плантаторской аристократии (таких, например, как семейство Компсонов, к которому Фолкнер снова и снова возвращается в своих книгах).

Одичание, моральная деградация в среде "белых бедняков", цепляющихся за свою последнюю привилегию, за право высокомерно ненавидеть и третировать таких же бедняков-негров.

Бесславные традиции проигранной войны за сохранение рабства, претворенные в "патриотическую" легенду, в источник реваншистского бахвальства.

Фальшивая оппозиция южных идеологов к капитализму "янки" при фактическом активном участии имущих классов Юга в общекапиталистическом грабеже. Сохранение и поощрение под этим флагом докапиталистических форм эксплуатации, насилия и произвола.

Критика буржуазной демократии "справа", открывающая путь для социальной демагогии фашистского и расистского толка, травля негров, передовых рабочих и фермерских организаций.

Таковы язвы американского Юга.

Американскому писателю, решившему выступить в поход против них, требуется по сей день великое стремление к правде, огромная проницательность, неколебимое мужество.

Нельзя сказать, чтобы Фолкнер, даже в "черных" романах конца 1920-х и первой половины 1930-х годов, не видел ничего вокруг себя, кроме столь усиленно нагнетаемого им мрака. Мучительно, с огромными творческими "издержками", он пытается выразить кризис американского Юга, указать на противоречия, раздирающие эту близкую ему, неудержимо влекущую его как художника жизнь. Однако, даже в основном, интересующем его моральном аспекте - решая вопрос, "осудить" или "оправдать" эту жизнь перед трибуналом собственной совести и перед всем миром, - он не имеет серьезных достижений. Довольствуясь своей "метафизикой зла", отказываясь искать реальные его корни в экономических и классовых отношениях людей, он не видит и корней добра; его моральные противопоставления, как правило, носят отвлеченный характер и потому малоубедительны. Начатки социальных исканий - восхваление преимуществ "естественного состояния" перед цивилизацией или идеализация патриархальных связей в укор индивидуалистическому "своевольству" - показывают, что, даже отталкиваясь от капиталистической современности, писатель в этот период смотрит не вперед, а назад.

Следует добавить, что, желая "адекватно" выразить утверждаемую им непостижимость жизни, Фолкнер в значительной мере подчиняет в этот период свое творчество формальному эксперименту: он разрывает видимую картину мира или ограничивает ее рамками замкнутого, подчас патологического сознания. Один из приемов, широко практикуемых писателем - нарушение временных связей в повествовании. Когда он доводит игру или борьбу со временем до крайнего предела, например, в "Шуме и ярости", то превращает свою прозу в хаос мятущихся слов и образов. Американский автор, пишущий о Фолкнере, составил в помощь читателю таблицу, посвященную временной и топографической классификации различных мотивов этого романа, с тем чтобы связать воедино распавшиеся линии сюжета. Нужда в такого рода пособии - уместном разве только при изучении памятника какой-нибудь давно утраченной культуры печальное свидетельство редкого отрыва художника от воспринимающей аудитории.