Вторжение   ::   Соколов Василий Дмитриевич

Наталья стояла подле, не зная чем заняться. Попросила было у отца лопату, но он что-то буркнул невнятно. Раскидав снег, Игнат взял топор и, поплевав на руки, ударил обухом. Пень вздрогнул, топор отшибло назад, и слышно было, как тишина налилась певуче-чистым звоном. Видя, что пень твердый, как кость, и его разом не свалить, Игнат вошел в осинник, натесал клиньев. В холодном воздухе горько запахло осиновой корою.

- Батя, дай же я порублю, - начиная зябнуть, попросила Наталья.

- Это не по твоим рукам. Валежник вон собери. На растопку сгодится, отозвался Игнат и молча принялся колоть пень, вбивать в его расщелины клинья.

Проваливаясь в снегу, Наталья зашла в гущу леса, увидела лежащий навалом, потемневший от времени хворост. Выбирала какие потолще прутья, складывала их в вязанку, чтобы снести к саням. Делала это почти машинально. Мысли были заняты другим: думала об Алексее, с которым была разлучена, и тоска давней, незатухающей болью щемила сердце...

В куче хвороста попадались еловые ветки, сухие и колючие. Она почти не ощущала ни жалящих уколов на ладонях, ни холода - все думала о муже.

В то лето Наталья, по ее выражению, свалила с плеч гору - сдала курсовые экзамены в медицинском институте, решила отдохнуть наконец вволю, уехала к отцу в Ивановку. Пора была страдная, от зари до темна женщины пололи просо, овес, забиваемые колючим осотом и повиликой, окучивали картофель, уезжали с ночевкой на покос дальних лугов - словом, дел у всех хватало, и только Наталья проводила время в свое удовольствие. По утрам выходила к реке, подолгу сидела на берегу, и все ей казалось в диковинку: и придонная чернота воды, подсвеченная утренним солнцем, и снующие стрижи, чьи гнезда лепились под глинистой кручей.

Однажды, разморенная жарой, Наталья захотела искупаться. Огляделась вокруг - притихли в истоме кусты ольхи. Разделась и, любуясь собой, вывела вперед ногу, провела руками по бедрам и, осторожно ступая, несмело вошла в реку. Вода была жгуче-студеная, будто ее холодили бьющие со дна ключи. Наталья постояла немного, плеская на себя пригоршни воды, и подошла к ветле. Старая, дуплистая, она то ли не выдержала своей тяжести, то ли, сломленная бурей, упала в реку. У самого корневища ствол перекрутился, и ветла переметнулась на тот берег, лежала в камышах, раскидав невянущие, зеленые ветки. Под ними золотисто, как огоньки, помигивали желтые кувшинки.

Наталья пыталась достать из воды цветы, но они были далеко. Как нарочно, сзади послышался крупный всплеск. Вздрогнув, она оглянулась: никого нет. Только от берега валко раскатилась волна. Видно, кто-то нырнул или бросил камень, и Наталья замерла. Из-под куста ракиты вынырнул парень. Он раздвинул ветви и, наваливаясь грудью на воду, зашагал к ветле. На пальце высоко поднятой руки висел рак. Наталья вскрикнула, загородилась как могла руками, хотела выбежать на берег, но будто пристыли ко дну, совсем не повиновались ноги.

- Не бойся, деваха. Ты не подумай, что я нарочно... Погляди-ка на эту живность. - И парень, отведя взгляд от девушки, поднял цепко державшегося на пальце рака.

- Уходите отсюда! Не нужен мне ваш рак. Уходите же!.. - загораживаясь и отходя от него боком, настаивала Наталья.

Она вмиг выбежала из воды, с трудом натянула на мокрое тело платье и потом как бы невзначай взглянула на него. Парень был ладного сложения, крутые, потемневшие от загара плечи слегка подрагивали; озорно улыбаясь, обнажал крупные, хотя и редкие зубы.

Наталья немного поостыла и уже мягко, не сердясь, сказала:

- Лучше бы вон кувшинок нарвали.

Он словно ждал этого, выбросил рака на берег, в траву, опять нырнул и поплыл. И пока он рвал кувшинки, Наталья успела прибрать волосы.