Ввод в строй   ::   Дроздов Владимир

Сознание собственной умелости подхлестывало, заставляло выполнять каждую следующую фигуру высшего пилотажа лучше, чем предыдущую. И они как бы плавно превращались одна в другую. Митя рассчитывал очередность фигур так, чтобы те естественно вытекали одна из другой, чтобы на них тратился минимум времени, терялось наименьшее количество пустого пути, проходимого самолетом. Из переворота через крыло он сразу переходил в боевой разворот, из мертвой петли - в иммельман. И в штопор срывался то с переворота через крыло, то с мелкого виража. И, выводя из штопора после разного числа витков, тут же начинал либо двойную бочку, либо горку. Все это ему удавалось делать безотчетно, в силу той непроизвольной согласованности своих движений в воздухе, которая и составляет основу летного автоматизма. Но как раз поэтому мозг не был занят полностью, и Митя продолжал невольно думать все о том же...

Нечаянно, а скорее всего бессознательно повинуясь свойственному летчику чувству времени, Митя скользнул взглядом но циферблату часов. Благодаря удачной последовательности выполнения фигур успел закончить упражнение на две минуты раньше срока!

Но и о предстоящем (а главное-точном) выходе на третью полосу полигона нельзя было забывать. И о заходе на посадку, о ней самой. Он, конечно, прекрасно помнил: третья полоса начинается вон в том невысоком сосняке. Стоят на просеках раскрашенные клетками щиты - словно демонстрационные шахматные доски. Штурманская новинка! Для тех, кто не может сам найти свой аэродром. А Митя - с закрытыми глазами!..

Самолет чисто прошел третью полосу полигона, вышел к аэродрому. Митя правильно рассчитал заход на посадку, вовремя перевел "ишачка" в режим планирования. Вот только, может быть, чересчур крутого? Зато обещающего настоящий истребительский шик-низкий подвод к земле на повышенной скорости.

Под убаюкивающее однообразие постепенного снижения снова всплыло в памяти...

Нет, он и не пытался вспомнить, где был, что делал шестого ноября - в день смерти отца. Почему-то все искал подтверждение словам инженера Дегтярева:

"...казалось, ни о каком несчастье думать не приходится". В свой последний отпуск из летной школы Митя заметил, что отец сильно сдал.

...Вот они выходят с отцом из подъезда их дома у Боровицких ворот Кремля. А к остановке на Моховой приближается трамвай. Этот тридцать четвертый номер ходит довольно редко, зато прямо через центр к трем вокзалам. И отец, ни на минуту не задумываясь над тем, как он будет выглядеть - высокий старик весьма почтенного, даже респектабельного вида, - кричит Мите: "Бежим!" И действительно, бежит! Пусть некрасиво-у него, наверно, болят ноги в суставах... И Мите за него неловко, стыдно, даже больно. Стыдно, что сам он, Митя, бежит легко, спортивно-чемпион летной школы на все длинные дистанции. И единственное, что он может сделать и делает для отца, - не обгоняет его. А вместе с тем Мите приятно, что отец еще способен по-молодому загораться самой задачей, что весь он переполнен желанием догнать трамвай.

Вот отец вскакивает на ходу в уже тронувшийся вагон. И Митя вскакивает вслед за ним, и его мучительно ранят насмешливые взгляды пассажиров-Мите неудобно за отца. Хотя отец вовсе не смешон-доволен, весел, ему приятна эта маленькая победа. И минутная Митина боль снимается, он тоже заражается радостью отца...

Если бы все это можно было вернуть теперь-какое было бы счастье! Нет, невозвратимо...

Все время, пока Митя планировал, снег лежал под самолетом словно плоское пикейное одеяло, где-то глубоко внизу. А тут внезапно встал отвесной стеной под самым носом! Мгновенно мелькнуло: "Подошел с углом!

Не выбрал, не выровнял..." И тотчас Митя быстрым, но плавным движением взял ручку на себя.