Записки советского офицера   ::   Пенежко Григорий

Пожара не видно, но кажется, что горит со всех сторон, в городе полно дыма.

Остановившись на одном из перекрёстков, мы увидели несколько вооружённых всадников, сучивших голыми пятками на неоседланных конях. Всадники рысили по тротуару, обгоняя воинскую колонну. Поверх длиннополых домотканных рубах на них были надеты жилеты, а на головах городские шляпы с мягкими широкими полями.

Игнат замахал им и соскочил с крыла танка. Всадники остановились. Поговорив с ними, Игнат вернулся смущённый.

- То наши хлопцы, - сказал он.

Я понял, что Игната тянет к своим,и ответил, что нам остаётся только поблагодарить его за неоценимую помощь.

- Кличут до себя. Сгуртуем загин, да и в лис, - сказал он, как бы извиняясь.

- О, це я приветствую, - воскликнул Гадючка, высунувшись из своего люка. - Добре, добре, дядько, - иди до партизан.

Прощаясь с экипажем обоих танков и ранеными, Игнат каждому пожал руку. Потом, сняв шляпу, он церемонно отдал всем общий поклон, закинул винтовку за спину и с помощью одного из всадников забрался на круп его коня.

Не знаю, куда они отправились и как они представляют себе партизанскую борьбу с немцами. Но на душе сразу стало так, точно я сбросил тяжёлый камень, висевший на мне после неприятного разговора с комбатом.

Только, повернув за угол, мы выехали на центральную улицу, как двигавшийся по ней бурный поток машин и подвод начал вдруг застывать, взбухать, как будто впереди что-то произошло, запрудило дорогу. Мгновение казалось, что поток сейчас хлынет назад, всё сметая и ломая, но он постепенно затихал в каком-то медленном, непонятном круговороте.

Артиллерийский командир, ехавший на лошади рядом с моим танком, протиснулся вперёд, рискуя быть раздавленным, так как машины съезжались всё плотнее и плотнее, вытесняя мечущихся людей и с мостовой и с тротуаров, выжимая их наверх, заставляя вскакивать на подножки, цепляться за борта. Прежде чем я понял, в чём дело, уже не видно было ни машин, ни грузов, наполнявших их кузова. Всё скрыла тысячная толпа. Она поднялась над потоком машин, замерла, вытянув головы в странной тишине, которую, казалось, не нарушал грохот канонады и взрывов. И вдруг я услышал вырвавшийся из хрипа висевшего на балконе репродуктора знакомый голос с мягкой, неповторимо доброй интонацией: "...если... лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия... будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма".

Тщетно я и Никитин, свесившись с башни, а Гадючка почти совсем вывалившись из своего переднего люка, напрягали слух, но больше ни одной цельной фразы уловить не удалось, хотя этот, голос, вырывавшийся из тесного радиорупора, точно волной прибоя захлестывая горящий город и, как магнит, притягивая к себе многоголовый, застывший на улице живой поток, покрывал грохот канонады. Мы, не шевелясь, продолжали жадно слушать, ловя отдельные слова, вдруг доносившиеся ясно и чётко, как будто говоривший был совсем рядом, где-то за стеной дома или даже на балконе.

- Во, чуете? - то и дело обращается к нам снизу Гадючка, с таким довольным видом, точно каждое слово вождя, которое долетает до нас, подтверждает то, что наш механик давно говорил нам, но мы ему тогда не верили, сомневались и сейчас должны чувствовать себя посрамлёнными. Это же самое я замечаю в выражении лиц многих окружающих нас людей, торжествующе обменивающихся взглядами друг с другом, нетерпеливо ищущих глазами кого-то в толпе, кто должен быть посрамлён. Но посрамлённых что-то незаметно. Все оглядываются с довольным видом.

- Федька! - громко кричит кому-то красноармеец, высунувшись из шофёрской кабинки стоявшей впереди нас трехтонки.