Затеси   ::   Астафьев Виктор Петрович

Эта сложнейшая работа человеческой души и разума и есть самопознание, но в силу дремучего непонимания чужой беды, боли, да и сути жизни, вечной неудовлетворенностью ею и самим собою доверительные раздумья, интимные откровения человека встречаются в наше время с недоверием, а то и с высокомерной насмешкой, презрением к "малохольненькому и блаженному". Особенно преуспела в этом наша провинциальная -- не по географическому принципу, -- сама себя заморочившая и оскопившая критика, смело, но безответственно называя сии раздумья "самокопанием". И надобно глядеть на "самокопателя" как на явление антиобщественное, чуждое героической и бурной действительности. При этом забывается, что настоящая поэзия вообще, а могучая, трагическая мировая поэзия была бы немыслима, невозможна без "самокопания", как, вероятно, немыслимо понимание и самой жизненной сути, ибо каждый человек есть отдельный мир, плохой ли, хороший ли, преступный, больной ли, но мир, и процесс самопознания есть процесс постижения смысла жизни "через себя". При этом процесс понимания мира титаном мысли, разрываемым внутренними противоречиями, скажем, Львом Толстым, постижение им архисложных философских глубин, и духовное напряжение неграмотного крестьянина, задающего себе вопрос: "Что есть я и земля?" -- не менее сложен и не менее мучителен.

Жизнь, лишенная мысли, стремления "мыслить и страдать" и, страдая, открывать, пусть в зрелом возрасте, вроде бы рядом лежащие, будничные, но наполненные высочайшим смыслом Истины: "ВсЕ и все, кого любим мы, есть наша мука"... -- жизнь пустая, жвачная.

В литературе, в искусстве, в музыке, в живописи, особенно в кино, у нас понимают все и всЕ, толкуют обо всем с таким напором и самоуверенностью, что порой уж начинаешь думать, что не дорос, не улавливаешь "нового", отстал, не постиг "вершин", но появляется режиссер и ставит картины и спектакли на уровне нэпмановских "шедевров", выбрасывается на экран восточная, засахаренная до приторности мелодрама, вывешиваются "полотна" живописи, варьирующие все ту же тему "утра", в рамку которого вставляется та или иная "великая" личность, врывается в жизнь лохматая бесовщина, когда не отличаешь ни по голосу, ни по виду, кто баба, кто мужик, издают все, по совместительству вольному сами себя определившие в композиторы, песенники и поэты какой-то таежный ор заблудившегося в непроходимых дебрях человека, а им притопывает, прихлопывает, визжит, топчет друг дружку дикое стадо. И валом валящая, читающая, смотрящая, слушающая толпа обнажает уровень восприятия искусства, "накопления" по линии культуры.

Однако человек во все времена остается человеком, и потребность его в задушевной беседе никогда и никуда не исчезала и, надеюсь, не исчезнет. И пусть писатель -- сам себе "поп и прихожанин", но жажда исповеди, в особенности у пожилых писателей, острее чувствующих одиночество, в наш суетный век томит их, заставляет искать новые пуги к собеседнику, и не случайно в последнее время очень разные писатели начали общаться с читателем посредством коротких записей-миниатюр -- таким образом можно скорее "настичь" бегущего, занятого работой, затурканного бытом современного читателя.

Меня часто спрашивают на встречах и в письмах: что такое затеси? Откуда такое название? Чтобы избежать объяснений, первому изданию "Затесей" ("Советский писатель", 1972 г.) я дал подзаголовок "Короткие рассказы". Но это неточно. Рассказов, как таковых, в той книге было мало, остальные миниатюры не "тянули" на рассказ, они были вне жанра, не скованные устоявшимися формами литературы.

"Затеси" -- писались и пишутся всю жизнь, печатались в разных изданиях, в местных и центральных газетах, чаще всего в тонких журналах: "Смена", "Огонек", "Сельская молодежь", "Студенческий меридиан" и других.