Жестокие романсы   ::   Астафьев Виктор Петрович

Тогда он отстал с машиною и остановил всю колонну. Вперед вырвался броневичок на гусеницах и преградил нашей машине дорогу. Она споткнулась, мы попадали в кузове. А когда поднялись, Колька наш уже стоял перед капитаном, и они орали друг на друга:

- Немедленно!

- Тиха, тиха, роднуля! - остепенял его Колька-дзык, - а то я как свистну своих гвардейцев, так дзык и готово!..

- Хулиганство!.. Как фамилия?

- ...кобылья! Ты на кого орешь, тыловая крыса? На гвардейцев, на окопников хвост поднимаешь?

- Смирна! Слушать старшего по званию!..

- Ты на передовую, под огонь пойди, там я, может, тебя послушаю, а здесь ты - нуль без палочки. Куда я сверну? Куда? В грязь? Опять в грязь? А вытаскивать кто меня будет?..

Тут Кольку окружили хорошо одетые военные с автоматами и куда-то повели. Мы схватились за оружие, но с броневика на нас направили пулемет "дэшека" и приказали не шевелиться.

Колька возвратился минут через пять, красный, пришибленный, и махнул шоферу Гостяеву:

- Сворачивай!

- Куда сворачивай!..

- Сворачивай, ннамать! - разъярился Колька.

И мы съехали на обочину и засели, конечно. Мимо нас прошла колонна машин. С передней франтоватый капитан погрозил Кольке кулаком. В черной легковушке, идущей среди колонны, сидел неподвижно генерал и не удостоил нас и Кольку даже взглядом.

- Ннамать! Маршалом был, теперь генерал! Погоди, когда в солдатах очутишься да ко мне во взвод попадешь, я тебе выдам самую большую лопату... А ну, чего рты раззявили?! Дзык, военные! Потащили машину. Ннамать, топчется под Опошней с армией, одолеть полумертвую дивизию не может, но ездит, как фраер. Привык, падла!..

- Коль, а он че тебе говорил?

- Че говорил? Че говорил? Он и не говорил вовсе, а промзил меня взглядом и велел записать фамилию.

- Ну?

- Ну я и сказал фамилию.

- Пропадешь теперь. Сгноят в штрафной.

- Рано Кольке пропадать. Колька еще его переживет. Че я дурак, что ли? Младший лейтенант Белокуров, отдельного артиллерийского полка. Все в норме, орлы! Фамилия на "бы" и насчет артиллерии правда. Ловкость рук и никакого мошенства, как говорил друг Кольки-свиста Мустафа! А ну навались, навались, военные, дзык!

Кольку-дзыка не мучили, как прежде, вопросами типа - сколько он перепробовал девок на своем боевом пути. Он обычно коротко огрызался: "Не шшытал". "Небось, все большще парикмахерш да официанток?" - "А оне, что ли, не люди, хотите знать, дак я одну с высшим образованием пробовал!" - "Ну и как?" - "А-а", - отмахивался Колька, что означало: все едино, один черт.

Людей не хватало, все чаще нашего взводного начали отсылать в пехоту на связь со стрелковыми ротами. Однажды в помощь младшему лейтенанту командир дивизиона доверил своего разлюбезного денщика Прокофьева. Взводный загонял его и себя, наорался до хрипоты, на обратном пути наша пара попала под обстрел, Колька - подвижен, гибок - увернулся, свалился в глубокую воронку, Прокофьева же крепко зацепило.

Колька-дзык приволок тяжелого мужика на наблюдательный пункт, свалил в ячейку дивизионного медбрата. Держался Прокофьев хорошо, рассуждал здраво:

- Вот, опять ранило. С одной стороны, хорошо, отдохну от войны, может, и вовсе комиссуют домой. С другой стороны, мог бы еще пользу приносить фронту, кто теперь вот доглядит товарища майора? - Обмусолив цигарку, он укоризненно посмотрел на виновато пришибленного взводного: - Эть говорил, пересидим в пехоте до темноты, нет, ево все зудит чевой-то, дзык, военный, да дзык, вот и дзыкнуло. Половина, если не боле, людей у нас гибнет от неосторожности, дурости и по лихачеству. Четвертый год воюем, а все не научимся расчету и предвиденью опасности.