Жорж Сименон и его романы   ::   Балахонов В Е

В более поздние годы как-то раз перелистывая один из популярных американских журналов, он задумался над тем, "каким чудом еще существуют в мире миллионы, десятки миллионов честных, порядочных людей". Кстати сказать, трудно объяснить, почему о хорошо ему знакомом мире журналистики Сименон в романах почти ничего не писал, разве только о надоедливой журналистской братии, осаждающей полицейских и следователей в ожидании каких-либо сенсационных сведений.

Репортажи самого Сименона, конечно, не были шедеврами журналистского искусства, но вот весьма примечательные размышления в одном из них. Говоря о молодом человеке, старательно зазубрившем разные бесполезные сведения (например "об интимнейших подробностях жизни Генриха IV или Рамсеса II" и т. п.), он замечает: "Сомневаюсь, что сей ученейший молодой человек выработает когда-либо свой собственный взгляд на жизнь и на обязанности каждого по отношению к социальному механизму, хотя, вероятно, он с присущей ему блестящей и бездумной эрудицией будет рассуждать о доброте, милосердии, человеческих чувствах и переживаниях". С точки зрения Сименона, сам он, мечтая о писательской карьере, не нуждается в бесплодной эрудиции (впрочем, он будет черпать ее без всякого стеснения для своих первых "народных", а проще сказать развлекательных, романов из многотомного энциклопедического словаря Ларусса). Важно другое - постепенно он нащупает то, что станет едва ли не основным в его литературном творчестве: необходимость "вживаться", "входить" "в шкуру других людей", видеть людей как бы изнутри; "если видеть человека, то обязательно стать на его место, страдать за него". В данном случае можно было бы вспомнить, что еще в конце XIX в. на смену жесткому рационалистическому детерминизму в литературе приходил интерес к интуитивному постижению человека, на смену следованию сухим историческим фактам - именно "вживание" в чужую жизнь. Так, в частности, молодой Р. Роллан мечтал о том, чтобы перевоплотиться поочередно в рейтара, наемного солдата, в герцога Гиза или предводителя гугенотов адмирала Колиньи, чтобы до конца познать интересующую его эпоху, в события прошлого. Сименону же хотелось понять своих современников. Его "школой" была и литература, и его собственная "практическая" жизнь. "Я могу быть речником, рыбаком, моряком дальнего плавания, садовником, столяром, солдатом, кем-то еще... Я хотел бы узнать все профессии, все жизни."

Все это придет со временем, а пока вернемся к реальным обстоятельствам жизни Сименона. Честолюбивому молодому человеку, готовящемуся завоевать признательность всего мира своими сочинениями, в родном Льеже становится тесно. В Париж бежали не только герои романов XVIII и XIX вв., но и их авторы. Из Тура сюда прибыл, например, Бальзак, из Руана - Флобер, из далекой провинции - Э. Габорио, признанный "отец французского детективного романа". И вот в один не самый прекрасный день декабря 1922 г. "худощавый длинноволосый молодой человек в широкополой черной шляпе и большом галстуке-бабочке, выбивающемся из-под дешевого макинтоша, выходит в толпе приехавших с Северного вокзала... В одной руке у молодого человека чемодан из искусственной кожи, перетянутый ремнем, так как замок сломан, в другой - сверток в толстой оберточной бумаге". Человеку, прибывшему в Париж почти без гроша в кармане, в одном отношении повезло: ему действительно предстояло испробовать разные профессии, прежде чем выбиться в люди. Как читатель уже догадался, этим молодым человеком был Сименон.

Парижский период в жизни писателя - период причудливых поворотов в его судьбе, период интенсивного творческого труда и бесконечных странствий по городу, который манил своими, казалось, неисчерпаемыми возможностями и соблазнами молодого Сименона и его юную супругу Тюки (для женитьбы на ней он на несколько дней вернулся в родной Льеж).