Злые песни Гиёма дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии.   ::   Харон Яков Евгеньевич

Но даже когда началась чудесная сибирская весна с массой цветов, с чудесными «огоньками» (купальница), саранками, тюльпанами, огромными фиолетовыми гроздьями мышиного горошка, с ароматом сосен на сопках,— даже тогда я ходила за цветами одна или с соседскими ребятами: Юра избегал таких прогулок, возможно, они даже слишком живо напоминали ему о Люсе и дмитровских прогулках. Одно время он очень много работал над докладом по специальности (это была «железка») — о новейшем оборудовании электроприборами шахтного строительства. Я ничего не понимала по существу, но Юра читал мне свои «измышления» и прислушивался к моим «композиционным» советам. Он очень волновался, так как на докладе должны были присутствовать «настоящие» инженеры с вузовским образованием и многолетним стажем работы по специальности. Недели две работал он с увлечением, доклад прочел с успехом, выслушал ряд комплиментов от специалистов, но, вернувшись, опять всю ночь ворочался на постели (спал на полу, кровать, несмотря на мои протесты, предоставил мне), опять встал вопрос: «Зачем все это?»

В первых числах июля я уехала. Несколько ускорила мой отъезд мысль, что должна приехать Аня, начнет налаживаться их общая жизнь, а в особенности в первое время этому лучше не мешать.

Расстались мы с надеждой на встречу, быть может, через год.

Аня действительно скоро уволилась с работы в Красноярске и вернулась к Юре. Сначала они жили на частной квартире, потом переехали к матери, в свой дом.

У Ани — тяжелый характер, неуступчивый, она могла по полгода не разговаривать с сестрой, живя с ней бок о бок. Матери ее я не знала, но, по отзывам окружающих, она часто смягчала Анину придирчивость, бестактность и бесхарактерность в семейной жизни. В письмах Юры иногда мелькала понятная неудовлетворенность жизнью, но мечта о ребенке сглаживала неровности.

Понимая Юрины настроения, я часто ему писала, и в декабре 1950 сделала попытку поговорить с ним по телефону. Разговор не состоялся…

Заказ был принят и подтвержден. Мы ждали всю ночь до 6 утра здесь, а Юра у себя, в почтовом отделении. И все же ничего не получилось. По-видимому, этому разговору Юра придавал какое-то особое значение, потому что прислал телеграмму с просьбой повторить вызов. Надо было вызывать через Москву — Красноярск, а там — по радио. Можно ли? Не покажется ли такой разговор подозрительным властям, ищущим каких-то других, не родственных взаимоотношений даже между матерью и сыном? Не повредит ли мой повторный вызов Юриной судьбе ссыльного? (В это время у них участились аресты.) Все это заставило меня пока воздержаться от повторного вызова. Как я себя корю за это сейчас! Быть может, это был бы последний разговор. А может, он бы удержал Юру от чего-то страшного?

Словом, 20 января повергшая всех нас в ужас телеграмма, что Юра разбился в шахте, умер…

Потом подробности. Перед этим за неделю получил от Люсиной подруги пакет с посмертно вышедшей книжкой Люси. Отчаянье, вновь вспыхнувшее с неудержимой силой. Сжег все ее письма. И мои тоже. В магазине купил всяких материалов на халат Ане и ожидаемому ребенку фланели и еще чего-то.

20-го он должен был в последний раз осмотреть построенную им шахту, чтобы пустить ее в ход. Перед торжественным открытием пошел… без фонаря и… упал в нее. Разбился. Когда Аня, узнав, прибежала, он был еще теплый, но мертв.

Вот и все. Обмен телеграммами с Аней и сослуживцами. Поехать на похороны невозможно: расстояние, денег нет, даже если б были, самолеты, зависимость их от январской погоды. Хоронила Аня по обычаю, сослуживцы несли открытый гроб на кладбище, хотели даже музыку, но начальство не разрешило: боялись мертвого. Поминки, чтобы «как у людей».