1921 год.   ::   ШУЛЬГИН Василий Витальевич

Савичем…

Но Шульгин выходит за рамки мемуаров. И город, и люди под его пером — оживают. Замученные, растерянные, опустошенные войной беженцы, страшные бедствия, выпавшие на их долю… Их отчаяние, готовность покориться — и, напротив, мужество, чувство товарищества, умение противостоять истории. Истории вообще. Судьбе вообще. Это книга о человеке в истории, смятом историей и противостоящем истории. Это книга о страдании — вообще.

…Да, русские люди, на константинопольской мансарде, в начале 1921 года… Без отечества, без денег, без сил… Пьют, поют, плачут, надеются… Но почему так знакомы их интонации, почему так понятны их чувства, так отчетливо слышны голоса…

Шульгин был и политиком, и мемуаристом, и писателем. Но не пора ли переставить определения? Писателем он был прежде всего. И прекрасным писателем. “1921 год”, ныне возвращающийся к отечественному читателю, — еще одно тому подтверждение.

Е. А. Осьминина



Глава первая.“Что делать?”

Вступление



Это было “между Европой и Азией”, это было почти в Евразии, проще сказать, — это было на Босфоре…

Всю эту ночь, т.е. ночь на 1 января 1921 года, сирены в сплошном тумане ревели славу “русскому” Новому Году. Теперь туман смылся, взошло солнце, и было очень красиво. Кто видел Константинополь — тот это знает…

* * *



Вчера мы пришли из Галлиполи. Пассажиров всех национальностей сейчас же спустили на берег. Русских нет, ибо для русских — особый закон… Что же, это естественно. Ведь мы, — действительно особый народ: без отечества, без подданства, без власти, — которая могла бы за нас отвечать или за нас заступиться. Собственно говоря, мы — “вне закона”.

* * *



Кроме — законов природы. Закон же природы таков, что это великолепное зрелище — между Европой и Азией — действует на нас, русских, ничуть не меньше, чем на французов и англичан, которые присвоили себе этот пролив… А может быть, и больше…

“Проливы”…

“Как много в этом слове для сердца русского слилось”.

* * *



Как, в сущности, это все мало продумано! На что нам эти проливы? Что бы мы с ними делали? И как бы мы их “удержали”?

Пришлось бы занять Константинополь, то есть навязать себе вражду со всем мусульманским миром. К чему? В России двадцать миллионов мусульман, мы с ними очень хорошо уживались… Так нужно поссориться?

Надо идти назад. “Турция для турок” — вот заповедь для будущей русской политики.

* * *

“Крест на Ай-Софию!..”



Вот она, Ай-София… красивая пирамидообразная громада, — тяжелая среди ажурного стремления минаретов…

На ней нет креста…

Но ведь крест нельзя водружать мечом. Христианство не ислам.

* * *



Не будучи философом, философствуешь, когда “мысль парит” над этим городом. Вспоминается: “по делам их узнаете их”…

* * *



Вот — “дела”.

Когда сто тысяч русских упало на Константинополь… жалкие, голодные, больные, с бледными женщинами и умирающими детьми…

Кто оказался больше христианами по отношению к ним? Христианская ли Пера и Галата, одуревшая от фокстрота, или этот исламийский Стамбул, сгрудившийся около древней Ай-Софии?

* * *



“По делам их узнаете их”… Увенчанный полумесяцем Стамбул на заре XX столетия, может быть, ближе к Христу, чем оскверняющая крест Пера и Галата…

* * *



Эти бессвязные мысли бежали. На азиатском берегу, высоко на горе, было очень большое здание — желтое, но казавшееся красным от солнца. Я насчитал несколько сотен окон, у меня зарябило в глазах и стало тошнить…

Это от голода. Мы не ели уже двое суток. И совершенно неизвестно, сколько еще времени французы будут заставлять нас любоваться красотами Constant… натощак…

Что делать?

* * *



Что делать?.. Этот вопрос висит над этим необъятным городом. Что делать с ним, с Константинополем?..