Рыцарь золотого веера   ::   Николь Кристофер

Мастер Ричард мог рассуждать красноречиво и авторитетно сколько угодно, но решения в этом доме всегда принимала его жена. И, похоже, то же самое начинается теперь в его доме. Конечно, ведь Мэри и Джоан воспитаны своей мамашей. Впрочем, вся страна склонялась к матриархату. Почему бы и нет, если те тридцать лет, что прошли со времени коронации Елизаветы, были временем процветания и прогресса?

Он подошёл к кровати. В полутьме Мэри улыбнулась ему.

– Скорей же, Уилл. Я так хочу обнять тебя и встретить боль со всей храбростью, на которую способна.

А теперь она будет изображать мученицу. Ну как тут не разозлиться? И всё же – как сильно он её любит. Как не хочется ему причинять ей боль! Но больше всего он хотел её.

– Уилл? – позвала она.

– Я просто думал о том, как ты себе представляешь это завершение дела.

– Не волнуйся, представляю.

– Дело до конца не доводят, не сняв ночной рубахи.

– Я знаю, милый Уилл. И, как хорошая жена, я отдаю себя в твои руки. Только об одном прошу тебя – не урони мою честь… и будь, пожалуйста, поосторожнее.

– Ты разве не хочешь помочь мне?

– Я? Мне кажется, ты путаешь наши обязанности. Моё дело принимать, а не давать.

– Твоя обязанность, дорогая Мэри, быть уверенной в том, что ты сможешь принять. Увы, наша небольшая размолвка, кажется, несколько ослабила мои мужские способности. Может быть, ты мне всё-таки поможешь своими нежными ручками…

Её глаза были крепко зажмурены.

– Ну же, – прошептала она, – делай же своё дело. Не вовлекай только меня в него. Будь же мужчиной. А если не можешь, расскажи об этом всему свету.

Злость вскипела, казалось, где-то в низу живота и поднялась к груди. Пивные пары все ещё бродили в голове, приглушая его обычную рассудительность. И всё же желание пересиливало гнев – наконец-то она принадлежит ему. Хоть она и лежала неподвижно и тихо, как неживая, она всё-таки отдалась в его руки. Его пальцы дрожали, когда он подворачивал её рубашку. Она лежала, вытянувшись, словно труп, только подрагивание живота выдавало живого человека. Осторожно оголив её колени, он обнаружил, что дальше не идёт – рубашка была придавлена ногами. Тихонько качнув её сначала в одну сторону, затем в другую, он высвободил полотно. Медленно двинул его вверх. Теперь его глаза уже привыкли к темноте. Как он и надеялся в глубине души, ноги её оказались лучше всех ожиданий – длинные, стройные, сильные. Он завернул рубашку до поясницы. Боже, почему у него нет дара поэта? Хотя бы на одну эту ночь. Хотя бы на одну минуту – только чтобы выразить это в словах. Ведь даже Мэри не устоит перед прекрасными словами. Восхитительная правильность её ног переходила в неожиданно широкие бёдра, в нежно-плоский трепещущий живот, крутую талию и маленький нежный пупок. А в центре этого удивительного мира – густой, плотный лесок, не менее правильный, чем всё остальное тело, более высокий, чем он даже надеялся, с полоской светлых волосков, поднимающихся от волнообразной белизны внизу. Из всех сокровищ мира здесь было самое прекрасное, самое ценное, олицетворение всего самого наикрасивейшего. Да, Николас Диггинс был прав. Не имеет значения, какие силы сдерживали Мэри и угнетали её природные инстинкты, – ведь она отдала ему этот источник всего живого, поэтому он не может жаловаться на своё богатство.

Его руки легли ей на колени, ласково раздвигая их. Она не сопротивлялась, она принадлежала ему, она сдалась. Она просила только об одном – не причинить ущерба её чести. Как вообще может муж, движимый нежной, но настойчивой страстью, обращаться с женой иначе? Воздух с шумом вырвался из его лёгких в тот момент, когда он упал вперёд, устремившись губами к этому самому чудесному месту между её ног. Он обхватил руками её бедра, отрывая их от ложа, но она вдруг выгнулась неожиданно вверх, перевернулась в воздухе и упала с постели.