Уроки добра   ::   Гончаренко Сергей

Он настаивал на участии в операции и говорил, что это для него уже единственный достойный выход, и что он должен доказать, что он не трус, и что он ни за что бы не оставил своих, и что…, что он просто жить не сможет дальше, если сейчас не пойдет спасать своих… Но кто его слушал…? Вернее, кто к нему прислушивался? Ценность его участия в войсковой операции — ноль, а и то, что он почти единственный из состава рабочей группы Миссии ООН остался в живых, делало его жизнь ценней десятикратно… Нет. Он останется на базе. Завтра, в это же время, он сможет обнять своих друзей. Тех, кто останется живым… Все.

* * *



Как старик ни протестовал, пленных бросили в сарай. Эндрю привязали к задней стенке, рядом с ним привязали Вара. Просто потому, что присутствие Вара связывали с Верховым. Никто не подумал, что это собака Эндрю… Верхова примотали к стене сарая ближе всех к выходу. Боевики даже не подумали о том, что мать щенков — свирепая Лани — сама может расправиться с пленниками. Они вошли в сарай (Кифаятулла, Гасабкули и еще пару бойцов), посмотрели на щенков, а те, как нарочно, были похожи на Кянды… и вышли прочь.

— Отдашь мне лучшего…, этого… — только и сказал Кифаятулла, показав на одного щенка.

— Я так и собирался…, — ответил старый Хамит-ага, — закон…

После этого в сарай затащили пленных и привязали там. Понимая, что им угрожает серьезная опасность от Лани, старик отправил внука к ней в сарай на ночь. Зия молча повиновался. В сарае было темно и Зия привел Лани к щенкам, не отпуская с поводка. Там он привязал ее так, чтобы щенки могли легко добраться до нее, а она не смогла бы освободиться и прикончить пленных. И особенно собаку…

Верхов посмотрел на мальчишку и затем спросил:

— Как тебя зовут?

Зия молчал.

— Как тебя зовут, сынок? Я ведь тебе не враг. И ничего плохого вам не сделал… Если ты веришь в Аллаха, то должен знать о законах гостеприимства…

— Зия.

— Старик тебе кто?

— Дед.

— Собака ваша?

— Да.

— А почему Кифаятулла пришел смотреть щенков?

— Их отец — его собака. Была, — он уже знал о том, что случилось с Кянды.

— А-а-а.

Верхов не стал дальше допрашивать мальчишку, обернувшись к Эндрю. Тот по-прежнему был в трансе… Верхову было понятно состояние Эндрю. Он и сам, увидев отрезанные головы ооновцев, осатанел, но сказалась его привычка к боям, к неизбежным потерям… Ему помогал какой-то трезвый фатализм… Десантник задумался о том, как бы успокоить Эндрю… и потом тихо, но внятно и нараспев произнес по-английски:

— Молча слушал Гайавата,

Как хвалился Мэджекивис,

Терпеливо и с улыбкой

Он сидел и молча слушал.

Ни угрозой, ни укором,

Ни одним суровым взглядом

Он не выказал досады,

Но, как уголь, разгоралось

Гневом сердце Гайаваты…

Сказать, что Эндрю был потрясен — значит не сказать ничего… Он медленно повернулся к капитану и сказал:

— Что ты сказал?

— Стихи.

— Как? Откуда ты знаешь???

— Та, учил когда-то…

— Врешь!

— Ну, тогда значит сам сейчас придумал…

Эндрю ошеломленно замолчал. И молчал несколько минут. Затем, как бы открывая свои мысли и продолжая поэму, протяжно проговорил:

— Задыхался он от гнева;

Злобно стискивая зубы,

Он шептал врагу проклятья,

Бормотал, гудел, как шершень.

«Я убью его, — сказал он, —

Я убью, найду злодея!

Как бы ни был путь мой долог,

Как бы ни был путь мой труден,

Гнев мой все преодолеет,

Месть моя врага настигнет!»

— Ого, — сказал Верхов, — тоже учил???

— Да. И сейчас вспомнил…

— А-а-а.

Зия, что до этих пор сидел молча, затравленным зверьком поглядывая на «урусов», вдруг спросил:

— Это что было? Молитва?

— Нет, — ответил Верхов, «Песнь о Гайавате».