За городом   ::   Веселов Саша

Села, потирая озябшие плечи, и вдруг вскрикнула от резкой боли ниже живота. Глянула туда и остолбенела. На фоне изрезанной, покрытой кустиками невыбритых до конца волос кожи лобка отчётливо выделялась слегка кособокая пятиконечная звезда! Неужели: Алёна задохнулась от страшной догадки. Морщась от боли, она ощупала звезду пальцами. Так и есть. Чёрный обуглившийся контур заметно вдавался в кожу. Вот оказывается для чего её продолжали держать и после: Но за что? За что? Алёна упала обратно в траву и дала волю слезам. Копившиеся целую ночь, они хлынули теперь мощным потоком, сотрясая всё её существо. Она размазывала их по щекам, мешала с грязью и выла, выла до хрипоты, до одурения.

Смолкла Алёна лишь вконец измочаленная, выжатая, как лимон. В голове - ни мыслей, ни желаний. Одна пустота, невыносимая, ни с чем не сравнимая пустота.

Некоторое время она сидела неподвижно, опустив подбородок на лоснящуюся от пота и грязи грудь и вперив невидящий взор в исцарапанные колени. Затем поднялась и, не обращая внимания на боль во всём теле, поплелась в том направлении, где должно было быть шоссе. Через некоторое время Алёна услышала шум проносящихся взад-вперёд машин; он приближался, делался сильнее, явственнее. Наконец она увидела сквозь листву серую полосу асфальта. Раздвинув руками ветки, Алёна долго смотрела на пролетающие мимо красные, зелёные, жёлтые легковушки, серые безликие громады грузовиков, угловатые коробки автобусов, но так ни на что и не решилась.

Опустила руки и отрешённо двинулась вглубь леса.

Она бесцельно бродила среди деревьев пока усталость и голод не доконали её. К тому же, несмотря на появившееся над лесом солнце, было довольно холодно, и её бил озноб. Не придумав ничего лучшего, Алёна забралась в дебри каких-то кустарников и прилегла там, подтянув голые ляжки к лицу и сжавшись в клубок.

Спать не буду. Полежу немного, согреюсь, а потом поищу чего-нибудь съестного, заверила свой раздражённый желудок она. Однако поднять отяжелевшие веки оказалось уже выше её сил, и вскоре Алёна погрузилась в крепкие объятия сна.

Разбудил её сильный удар по ногам. Не успев толком продрать глаза, она было вскочила, но, оцарапав лицо и плечи о тесно сплетённые над нею ветки, рухнула обратно. Тут её настиг второй удар, потом третий: Били палкой, сильно и беспощадно; удары сыпались на грудь, спину, живот. Дико визжа, Алёна пыталась увернуться от них, бешено извиваясь всем телом. Окружённая с трёх сторон непролазной стеной кустов, она оказалась в западне - с четвёртой стороны летала палка и истошный старушечий голос клял её на чём свет стоит:

- Проститутка, дрянь, шлюха, гадина! Вот тебе, мерзость такая, вот: Скорей, скорей, люди, сюда, смотрите, смотрите на эту паскуду. Ишь разлеглась, бесстыжая: Дали вам волю, прости Господи. К стенке, к стенке таких ставить надо, стрелять, как бешеных собак: Выглядела старушенция самым благообразным образом: маленькая, худенькая, в подвязанном под подбородком платочке в горошек; древней, как она сама, но чистенькой кофточке и линялой юбке. На ногах у неё были детские резиновые сапожки. Божий одуванчик и только, но вот палка и лицо: В раскрасневшемся, перекошенном злобой, брызжущем слюной лице старухи не было уже не только ничего благообразного, но и просто человеческого. От такой пощады не жди: Чуть замешкавшись, Алёна не успела вовремя увернуться от очередного удара, и палка яростно саданула её по бедру. Ну и силушка у этого "божьего одуванчика", да на ней впору воду возить!

- Вот погоди, сучка, погоди, - не унималась старуха. - Сейчас милиционеров позову. Они тебе, гадина бесстыжая, покажут кузькину мать! Попрошу их за все мои страдания отделать тебя так, чтобы мать родная не узнала: А мать-то, наверное, такая же блядь.