Гончие Гавриила   ::   Стюарт Мэри

Я пропускала нежные словоизвержения мимо ушей, смотрела на лицо Чарльза и вспоминала его электрическую железную дорогу, первые часы, велосипед… Он выпрямился, стряхнул с себя арабчиков, закрыл капот, заплатил двум самым большим отрокам, которые, должно быть, сторожили, и дал мальчику из магазина чаевые, которые извергли из него лихорадочную речь. Мы укатили.

– Что он говорил?

– Просто спасибо. Другими словами, благословение Аллаха будет на тебе и твоих детях и детях твоих детей. – Машина компетентно продвигалась через толпу на площади, повернула в узкую улицу. – Это, более-менее, затрагивает и меня. Надеюсь, мы все еще обручены?

– Faute de mieux, полагаю, да. Но ты, насколько я помню, расторг помолвку, притом в письменном виде, когда встретил эту блондинистую особу, как ее, кстати, звали, манекенщицу? Она еще была похожа на чемодан.

– Саманта? Она была шикарная.

– Это точно. Они должны так выглядеть, чтобы суметь стоять в вечерних платьях по колено в море, соломе или среди пустых бутылок или как там? Что случилось с Самантой?

– Возможно, встретила свою судьбу, но не со мной.

– Ну это было сто лет назад, прямо после нашей последней встречи. Никто больше не стоит на моем пути? Ты же не мог быть мне верен четыре года?

– Шутишь? – Он повернул в грязную аллею шириной примерно в полтора ярда. – Но, между прочим, да. Фактически, если ты меня понимаешь.

– Понимаю. Что случилось с Эмили?

– Кто такая, к дьяволу, Эмили?

– Это была не Эмили? В прошлом году. Уверена, мама говорила Эмили, или Миртл? Ну имена ты выбираешь…

– Не нахожу, что какое-нибудь из них хуже, чем Кристабель.

Я засмеялась.

– Это ты в точку попал!

– Что касается меня, я сужен тебе с колыбели, все останется в семье, пра-пра-прадедушка Розенбаум, пусть он покоится с миром, может перестать вертеться в своей белой гробнице с этой самой минуты…

– Смотри, щенок!

– Все в порядке, я заметил, по крайней мере, «Порш» заметил. Значит договорились. Also gut.

– Во многом очень уверен, да? Просто потому, что я хранила верность подростком, даже когда ты влюблялся.

– Не слишком много шансов у тебя было делать что-то другое. Ты была толстая, как плюшевая собачка. Должен сказать, ты стала намного лучше. – Боковой взгляд, очень братский, судьи на собачьих выставках смотрят более сексуально. – Ты, вообще-то, довольно роскошная, и платье мне нравится. Ну что же, разбей мои надежды, если нужно. Кто-то есть?

Я хихикнула.

– Следи за своими словами, любовь моя, а то это окажется правдой, и придется продать машину, чтобы купить мне обручальное кольцо.

– Договорились. А мы уже приехали.

«Порш» замедлил ход и резко повернул в маленький неаппетитный двор, солнце слепо билось об пыль, две кошки спали на пустых бензиновых канистрах. Мы аккуратно закатились под синий навес в углу.

– Парадный вход в Дамасском стиле. Заходи.

Как-то не было похоже, что из этого двора можно куда-то войти. Стены без окон, запах кур и мочи. Но сбоку под аркой обнаружилась почти заваленная роскошная дверь с массивной ручкой. За ней – темный коридор со светящейся аркой в конце, туда мы и направились.

Следующий двор, продолговатый, величиной примерно с теннисный корт. С трех сторон арки с проходами, с четвертой – поднятая платформа под тройной аркой, что-то вроде сцены или маленькой внутренней комнаты. У стен скамейки. Это, значит, «диван» – место, где встречаются и разговаривают восточные мужчины. И на западе часто гостиные устраиваются в таком традиционном стиле, когда диваны и стулья прижимаются спинками к трем стенам. Низкие столы. В середине двора – фонтан. Пол голубой и белый. На стенах сине-зелено-золотая мозаика. Где-то пропела горлица. Апельсиновые деревья в кадках. В фонтане плеснулась рыба. Прохладно и пахнет цветами.

– Правда, красиво? – сказал Чарльз. – Что-то есть очень благодатное в арабской архитектуре. Поэзия, страсть, романтика, но и элегантность тоже. Она приводит в состояние душевного, а до некоторой степени и физического удовлетворения, как и их литература.