Апрель в Париже   ::   Ле Гуин Урсула

Жеан Ленуар то и дело машинально пододвигал свой стул чуть поближе к печурке, пытаясь согреться, но мысли его поглощены были задачами куда более важными.

- Проклятие! - сказал он наконец на французском языке эпохи позднего средневековья, захлопнул книгу и поднялся. Что если его теория неверна? Что если первоэлемент, главенствующая стихия - вода? Как возможно доказать подобные мысли? Должен же существовать некий путь... некий метод... чтобы можно было увериться твердо, бесповоротно хотя бы в одной истине! Но каждая истина влечет за собою другие, такая чудовищная путаница, и все великие умы прошлого противоречат друг другу, да и все равно никто не станет читать его книгу, даже эти жалкие ученые сухари в Сорбонне. Они сразу чуют ересь. Чего ради он старается? Чего стоит его жизнь, прожитая в нищете и одиночестве, если он так ничего и не узнал, а только путался в догадках и теориях? Он яростно шагал по мансарде из угла в угол и вдруг застыл на месте...

- Хорошо же! - сказал он Судьбе. - Прекрасно! Ты не дала мне ничего, так я сам возьму то, чего хочу!

Он подошел к кипе книг - книги повсюду штабелями громоздились на полу, - выхватил из-под низу толстый том и принялся изучать какую-то одну страницу. Потом все с тем же застывшим на лице выражением мятежного вызова приступил к приготовлениям: сера, серебро, мел... В комнате у него было пыльно и захламлено, однако на небольшом рабочем столе порядок безукоризненный, все колбы и реторты под рукой. И вот все готово. Он чуть помедлил.

- Это нелепо, - пробормотал он и глянул в окно, туда, где теперь еле угадывались во тьме две квадратные башни. Под окном прошел стражник, громко выкрикнул время - восемь часов, вечер холодный, ясный. Тишина такая, что слышно, как плещет в берегах Сена. Жеан Ленуар пожал плечами, нахмурился, взял кусок мела и начертил на полу, подле стола, аккуратную пентаграмму, затем взял книгу и отчетливо, хоть и несмело, начал читать вслух: - Haere, haere, audi me... (Внемли и повинуйся (лат.))

Заклинание - такое длинное и почти сплошь - бессмыслица. Голос Ленуара звучал все тише. Стало скучно и как-то неловко. Наскоро пробормотал он заключительные слова, закрыл книгу - и шарахнулся, привалился спиной к двери и ошеломленно, во все глаза уставился на непонятное явление: внутри пентаграммы возник кто-то огромный, бесформенный, освещенный только голубым мерцанием, исходящим от огненных лап, которыми он неистово размахивал.

Барри Пенниуизер наконец опомнился и погасил огонь, сунув руки в складки одеяла, которым был обмотан. Он даже не очень обжегся, только отчасти утратил душевное равновесие и опять подсел к столу. Поглядел на свою книгу. Глаза у него стали круглые. Перед ним лежала уже не тощая книжка в серой обложке под названием "Последние годы Вийона, исследование различных возможностей". Нет, это был тяжелый том в коричневом переплете, и назывался он "Incantatoria Magna" (Великие заклятия (лат.)). У него на столе? Бесценная рукопись 1407 года? Да ведь единственный список ее, который пощадило время, хранится в Милане, в Амброзиевской библиотеке? Пенниуизер медленно обернулся. И медленно раскрыл рот от изумления. Обвел взглядом железную печурку, рабочий стол, уставленный ретортами и пробирками, неправдоподобные тома в кожаных переплетах - они громоздились на полу, десятка три солидных кип, - окно, дверь. Знакомое окно, знакомая дверь. Но у двери съежился на полу кто-то маленький, бесформенный, черный, и от этого существа исходил сухой частый треск, точно от погремушки.

Барри Пенниуизер не отличался особой храбростью, но он был человек рассудительный. Он подумал, что сошел с ума, и потому сказал совершенно спокойно: - Вы кто, дьявол?

Существо содрогнулось и продолжало стучать зубами.

Профессор мельком глянул туда, где высился неразличимый в темноте собор, и для пробы перекрестился.