Аргус против Марса   ::   Павлов Сергей

Однажды при расставании в парке Сен-Клу она прочитала ему стихи Ахматовой, написанные после падения Парижа:

Когда погребают эпоху,

Надгробный псалом не звучит,

Крапиве, чертополоху

Украсить ее надлежит.

И только могильщики лихо

Работают. Дело не ждет!

И тихо, так, господи, тихо,

Что слышно, как время идет,

И клонятся головы ниже,

Как маятник, ходит луна,

Так вот — над погибшим Парижем

Такая теперь тишина.

Но эту тишину прорезали вопли жертв гестапо, автоматные очереди оккупантов и взрывы бомб подпольщиков. Среди ежеминутной смертельной опасности между Бертоном и Вики рождалась нежность. Но было не до личного счастья.

После Сен-Клу Бертон видел ее только один раз. Был поцелуй — первый и единственный.

Ее схватили во время «большого провала», на конспиративной квартире, за перепиской на машинке материалов для газеты «Вестник русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции». И сейчас, семнадцать лет спустя, вспоминая траурные аккорды ахматовских стихов, Бертон не колеблясь дал бы отрубить себе правую руку, чтобы только узнать: кто предал?



3. ВЗМАХ КРЫЛЬЕВ

Будь тверд, как эта сталь в ее оправе,

Будь справедлив — и ты всегда поймешь.

Пред кем ты преклонить колени вправе,

Пред кем для схватки вырвать верный нож,



Тудор Аргези. «Надпись на ноже»



Бертон и Гюбнер поднялись на площадку. Здесь находился пульт управления установкой, а перед ним легкие плетеные кресла. На оконечностях серповидной площадки помещались два купола из того же светлого металла.

Бертон тронул пусковую кнопку. Зажужжали моторы, и внизу, у подножия площадки, раздвинулись створки. Из образовавшегося колодца выдвинулась металлическая мачта, несущая необычайное сооружение: большой, метров пяти в диаметре, радужно сияющий шар. Шар вращался, и было непонятно, как он закреплен и на какой оси вращается. Сетка меридианов и параллелей делила его на секторы, как глобус. Впрочем, это и был глобус, расцвеченный всеми оттенками красного и фиолетового цветов. Тонкими бордовыми линиями вырисовывались контуры материков, светились лиловые точки городов, змеились алые артерии рек. Шар достиг уровня площадки и замер. Из полукольца над шаром выдвинулись серебряные иглы.

Гюбнер смотрел взволнованно, с жадностью. Он проработал у Бертона несколько лет, был причастен к созданию этой установки, но только сегодня впервые его допустили в «святая святых» патрона и впервые дали возможность увидеть это техническое чудо в действии.

Бертон нажал вторую кнопку. Купола на оконечностях площадки раскрылись, как цветочные бутоны, открыв взору два гигантских рубиновых кристалла шестигранной призматической формы.

— Это и есть знаменитые кристаллы Корфиотиса? — не скрывая возбуждения, спросил Гюбнер.

— Да. Как видите «чертов грек» на что-нибудь годится… Эти кристаллы — сердце установки нейтриновидения. Они выполняют функции преобразователей энергии несущего поля в кванты видимого света. Подробности потом.

— Что я должен сейчас делать? — осведомился Гюбнер.

— Сидеть и смотреть.

Бертон снова склонился над пультом.

Одна из серебряных игл удлинилась и вошла в глобус. Шар замер, посветлел, а из недр кристаллов рванулись пурпурные сполохи. Все окружающее исчезло из поля зрения.

Гюбнер ощутил головокружение и зажмурил глаза. А когда открыл их — прищурился, ослепленный.

…Над ними раскинулась яркая синева безоблачного неба. У ног вздымались зеленые волны. Вдали мелькали белые треугольники парусов. И среди этого солнечного великолепия находилась площадка с двумя людьми.

— Карибское море! — сказал Бертон. — Куба! — добавил он, простирая руку к дымчато-синей полоске далекой земли.

К ним стремительно приближалась белая точка.