Армагеддон No 3   ::   Дедюхова Ирина

Даже от кого не знаешь? Ну, уж нет! Вот в непорочное зачатие я с кем угодно поверю, только не с тобой, сволочь!

Говори сейчас же, от кого ты сука... того? - прошипел Ямщиков, и вдруг, неожиданно для себя с отчаянием сдавленно выдохнул: "Ты с кем снюхалась, блядища?"

Маринка, растирая слезы по грязному, покрытому копотью лицу, шаг за шагом отступала от разъяренного Ямщикова, со страхом глядя в его побелевшее лицо.

- Гриша, Гришенька! Не надо... Не кричи на меня... Я в коридорчике стояла, плакала. А тут мне Наталья Семеновна сказала, что ты меня в тамбуре ждешь, просил, мол, передать, что по важному делу... Я и пошла... Побежала. А там темно было... Ну, я как вошла, так меня сразу на руки подхватил кто-то и понес... Не виноватая я, Гришенька! Мне ведь никто таких слов не говорил, на руках тоже не носили... чо-то... Не кричи на меня... Правильно говорят про вас, мужиков: "Как на бабу идут - города отдают, а взявши, им погоста жалко!" Пойду я, Гриша, утоплюсь лучше... рыдая, проговорила Маринка, знакомым движением поправила шаль на груди, и, ссутулившись, пошла неверным шагом вдоль накренившегося вагона.

До Ямщикова начал доходить смысл только что сказанного Маринкой. А он-то еще, в глубине души, удивился тому, что Наташка заявилась тогда хоть бы хны к нему в тамбур... Согласилась, главное, тут же, будто ждала. Ну, Наталия, ну, гнида! Точно! А он-то еще думал, откуда у такой знакомой Наташки, в которой ему нравилось все, кроме костистой, по-мужски поджарой фигуры, такие... ну, все такое, короче, подходящее. И ни разу Наташка не выдохнула ему так в лицо, с горячей страстью: "Гришенька-а!" Блин, а он-то подумал, что ему показалось, что ... ну, не может же такого быть... с Наташкой. А ведь эту доверчивую телку Марину, похоже, действительно того... ну, никто до него на руках и не носил...

- Постой! Постой, дура! Стоять, говорю! Маринка! Стой! - отчаянно заорал, Ямщиков, догоняя, замедлившую шаг, обернувшуюся к нему Маринку. У нее были знакомые глаза. Какой же он дурак! Только сейчас он вдруг понял, что они напоминали ему вовсе не какого-то полузабытого Флика, а глаза его, Ямщикова, матери... Точно! У него же мать была! И, хватая Маринку в охапку, прижимая ее к себе, он со стыдом вдруг вспомнил про мать, жившую где-то в Ачинске, после которой остался дом на окраине, где он, после ее смерти, так ни разу и не был. Эх, мама родная...

- Ну чо ты, чо? - задыхаясь от бега, уговаривал он плачущую Маринку, уткнувшуюся к нему в свитер на груди. - Эх, мама моя родная! Не плачь, пойдем, Мариша, озябла, небось...

Он по-хозяйски полез ей под полушубок, чтобы проверить температуру ее тела, Маринка испуганно охнув, стала оказывать слабое сопротивление, и на Ямщикова вдруг от ее этого трепыхания накатило что-то такое, такое, от чего он решительно повалил Маринку в мягкий пушистый снег на котором проплешинами чернели хлопья сажи...

* * *

Над сопкой Чертова Голова вторую неделю клубился густой серый туман.

Поэтому к месту предполагаемой аварии действительно можно было добраться только на дрезине. Пока на узловой станции сообразили, куда мог отвалить прицепной вагон, пока собирались спасатели, пока искали дрезину, прошли сутки. Все знали, что если после предполагаемого крушения и остался кто-то в живых, то за эти сутки ему как раз придет каюк на крепком морозе.

Но, добравшись до Еловой пади по ветке, построенной когда-то зэками многочисленных лагерей Сиблага, у опрокинутого вагона замерзшие на дрезине мужики обнаружили уютный костерок, зимник, покрытый одеялами и снегом, внутри которого пыхтел сизым дымком выломанный с мясом вагонный титан.