Ахматовская культура или Не ложи мне на уши пасту !   ::   Михайличенко Елизавета

---------------------------------------------

Михайличенко Елизавета , Несис Юрий

'Ахматовская культура' или 'Не ложи мне на уши пасту !'



Елизавета Михайличенко, Юрий Несис

"Ахматовская культура" или "Не ложи мне на уши пасту!"

Детектив-каприччо

1. Сумасшедшая сука.

Умница уникален. И хотя не очень понятно почему его алия должна была завершиться у нашего порога, да еще в предрассветном кайфе отпускного утра, я даже слегка обрадовался. Скучно не будет.

Ленка, при виде своей старой гитары, взвизгнула от восторга и принялась потрошить холодильник, а Умница, прижимая одной рукой ностальгический термос с китаянкой и цветочком, а другой -- собачье отродье по кличке Козюля, в лицах повествовал, как он здорово нас нашел:

- ... а он говорит: "Не знаю и знать не хочу ни Бренера, ни русских маньяков, звонящих по ночам, потому что дешевле..."

Осознание, что в упорном поиске нашей семьи Умница перебудил с полдюжины других, примирило меня с его эйфоричным скотством. В конце-концов, найти меня по адресу, где я не прожил и недели и о котором знало во всем Израиле всего несколько человек с неизвестными Умнице телефонами - это ли не свидетельство гибкости ума и патоплатонической привязанности к моей жене Ленке.

Снизу раздраженно бибикнули.

- Мое такси,- пояснил Умница,- пусть бибикает, все равно мне его государство оплатит. Я ведь заявил, что еду в Эйлат, так шофер был очень рад покрутиться в центре... А у вас ничего городок, симпатичный. А название -совхозное. Маале-Адумим, "Красный подъем", это же надо!.. Что это он все время сигналит? А, я ведь в такси рюкзак оставил. Ну ладно, сбегаю отпущу.

В беззащитной тишине водила и Умница долго и грубо посылали русскую и марокканскую общины в разные географические и анатомические места. Окна зажигались, как счет на футбольном табло.

Из лучшей спальни (метраж, вид, балкон, "потерпите, мне уже немного осталось"), выплыла теща с челюстями в стаканчике. В моем, граненом, вывезенном с единственной благородной целью (принимать лекарство от ностальгии.

- Шобака?!- ужаснулась она, глядя на Козюлю со страхом и отвращением.

Козюля ответила ей взаимностью.

- Иж Рошшии што, вшех породиштых шобак уже вывежли?

- Мама, это приехал Умница,- объявила Ленка,- ну, Фима Зельцер, помнишь? Это моя, то есть теперь его гитара и его собака.

- Ах, Фимошка! - расплылась теща, глядя на меня.- Надо же, нашел тебя вше-таки! Он так и оштался не женат?.. Ой какой термош! Помнишь, Леношка, у наш ведь тошно такой, вы еще не давали мне его вжять. А вот Фимошка... ( теща протянула руку к термосу.

Лучше бы она этого не делала. Козюля странно изогнулась, по-кошачьи, сбоку поддала по тещиному тапку и дико взвизгнула. Теща резво отпрыгнула, взмахнув рукой со стаканом, и новые ее челюсти брякнулись на каменный пол.

Пока мы втроем в приливе страха перед ценой зубоврачебных услуг ловили верхнюю челюсть, нижней занялась Козюля. Она подтянула ее к себе лапой, брезгливо подняв верхнюю губу осторожно взяла зубами, поскуливая перекусила и, поджав хвост, уставилась на нас исподлобья.

- Шука! - только и сказала теща.

Втроем шагнули мы к суке, а она вдруг закатила глаза, завыла дурным голосом и, повалившись, стала дергаться. Отдергавшись, она быстро взглянула на нас и, правильно все оценив, принялась визжать и скулить.

А по лестнице уже громыхали туристские ботинки - это летел на подмогу своей твари Умница. Он бросился к ней и запричитал:

- Ну что, что тут с тобой делали эти люди, Козюленька моя, умница, ну, собачка, собачка хорошая, что случилось?!

Софья Моисеевна всхрапнула и ушла в ванную. Ленка испуганно смотрела на обломки челюсти в собачьей моче.

- Десять тысяч шах[1],- прокомментировал с дивана Левик,- и мат.