Башни Заката   ::   Модезитт Лиланд

Женщина смеется:

– А я должна признаться, что ты первый чужеземец, который не повел себя так, будто взял в рот горящую головешку.

Креслин смущенно улыбается и, не зная, как расценивать услышанное, спрашивает напрямик:

– Я должен воспринимать это как комплимент?

– Совершенно верно, – произносит она и тут же поворачивается к соседу справа, чтобы ответить на какой-то вопрос.

Юноша замечает на ее левой руке второй браслет. Оба они скрыты струящимся голубым шелком рукавов и становятся видны, лишь когда их обладательница жестикулирует или поднимает кубок.

Справа от нее сидит мужчина в кружевной, открытой почти до пояса рубахе, обнажающей загорелую и широкую, но, на взгляд Креслина, слишком нежную грудь.

Как и большинство мужчин Сарроннина, этот человек превосходит Креслина ростом, а смех его так же легок, как и фальшив. Юноше, которому противна любая (и своя, и чужая) ложь, это неприятно режет слух.

– Как, по-твоему, продвигаются переговоры? – спрашивает Фревия.

– Полагаю, – отвечает Креслин, расправившись с очередным кусочком жаркого, – они проходят, как должно, однако это всего лишь мои надежды, ибо судить о делах государственного управления пристало лишь тем, кто их вершит.

Сказанное юноша заедает листьями мяты, освежающей рот после огненного соуса.

– А что, – не унимается соседка, склонясь к Креслицу так, что он ощущает ее дыхание, – эти стражи Западного Оплота и впрямь так страшны, как о них толкуют?

– Страшны? Да, о них говорят что-то в этом роде. Ну, школу они проходят суровую... насколько я видел. Однако видеть их мне доводилось лишь на учениях, а отнюдь не в бою, так что я едва ли могу ответить на этот вопрос со знанием дела, – он отрезает еще один ломтик мяса.

– Создается впечатление, что ты не способен судить решительно ни о чем, консорт-правопреемник, – послышался глубокий голос, принадлежащий мужчине, сидящему по другую сторону от рыжеволосой.

Подняв глаза, Креслин оценивает взглядом его вычурного фасона рубашку, завитые светлые волосы и ровный загар, после чего отвечает:

– Возможно, все дело в том, что я не поднаторел в дипломатическом искусстве говорить много, но ни о чем.

Рыжеволосая молча улыбается.

– Ты сам себе противоречишь, поскольку снова почти ничего не сказал, – не унимается мужчина.

– Ты совершенно прав, но ведь мне и не нужно ничего говорить, а уж тем паче ничего доказывать, – парирует Креслин и, слегка отвернувшись от блондина, продолжает разговор уже с рыжеволосой: – Прошу прощения, милостивая госпожа, но Крыша Мира – не то место, где в ходу гладкие да льстивые речи, даже если дело касается консорта. Потому я не слишком искушен в уклончивых ответах.

С улыбкой, одновременно и насмешливой и смущенной, она склоняет голову:

– Я ценю твою прямоту, Креслин. Жаль, что ты не пробудешь здесь долго. Твои слова таковы, что... некоторым есть чему у тебя поучиться, – и добавляет, обращаясь к соседу с другой стороны: – Я не сомневаюсь, Дрерик, что в более непринужденной обстановке наш гость сказал бы куда больше.

Дрерик кивает и тут же спрашивает свою соседку слева:

– Доводилось ли милостивой госпоже слышать о слигонских гитаристах?

Креслин помнит о необходимости проявлять учтивость. Поэтому ему удается не скривиться. За внешней вежливостью речей Креслин ощущал скрытую иронию – и в голосе рыжеволосой, и в ответах Дрерика.

– А что ты скажешь о Сарроннине? Думаю, этот вопрос вполне безобиден, – смеется рыжеволосая, чье имя он так и не узнал.

– Насколько могу судить, – осторожно отвечает юноша, – край выглядит процветающим. Дороги, во всяком случае, содержатся прекрасно, а люди, которых мы видели по пути, не отрывались от своей работы. Но некоторые махали проезжающим, а это указывает на общее довольство.

– Тебе не откажешь в осторожности.