Бегство в Опар   ::   Фармер Филип Хосе

Огонь освещал светлые колонны и белые одежды двух жриц и белую, в пятнах, фигуру Кемнет. В его лучах статуя Лупоес блестела и, казалось, пристально смотрела на него. При свете огня также виднелся передний край валуна, который, как говорили, свалился с небес незадолго до того, как Лупоес и ее экспедиция прибыли в долину этой реки.

Верховная жрица закричала:

— Копье богини у меня, Гамори! Богиня передала его мне, ее наместнице, чтобы я использовала его против первого мужчины, который нарушит святость острова, кто осквернит его, кто оскорбит Лупоес и могущественную Кхо! Ты совершил предостаточно преступлений против Богини, против своей жены и Королевы, верховной жрицы, Гамори! Вскоре ты заплатишь за все! Но не добавляй к своим мерзким деяниям еще и осквернение земли, к которой тебе божествами запрещено прикасаться. Убирайся прочь, Гамори, пока устрашающее копье Лупоес не совершило акт возмездия!

Мужчины в лодке вновь стали шептаться. Офицер прикрикнул на них, чтобы те вели себя тихо, но голосу его не хватало убедительности.

Однако Гамори, хотя, очевидно, и был напуган, не мог уже отступить. Обнаружить свой страх сейчас, после нападения на Храм Кхо и убийства жриц, вырезав четверть населения во имя Пламенеющего Бога, во имя борьбы за право на превосходство Короля, отступить — это значит погубить все дело, возможно даже с фатальными последствиями. Чтобы обратить вспять победу, много усилий не понадобится. Хотя он и подвигнул людей на кощунство, ему не удалось вырвать из них с корнем чувство сомнения. Несмотря на свое страстное желание обладать сокровищами и властью, обещанными им, глубоко в душе они все еще испытывали страх перед Богиней. Это чувство беспокойства доводило их до истерии, внутри их проистекала яростная борьба с тем, что с детских лет их учили уважать и почитать. Эта истерия приводила к тому, что они убивали там, где не было в том нужды, оскверняли больше, чем приказано.

Для Гамори сейчас показать свою слабость означало также и упасть в глазах своих приверженцев. Они могли бы поинтересоваться, с чего это Гамори побоялся посягнуть на чьи-то права, когда его злейший враг, Хэдон, был почти что в его руках. Хэдон где-то здесь, на этом крошечном клочке земли, возможно, прячется в помещении, высеченном в валуне. И это их любопытство могло бы привести к потере доверия к нему. Если бы Гамори сейчас стал колебаться, они подумали бы, что он, по-видимому, принял другое решение. Возможно, Гамори на самом деле и не считал, обманывая тем самым своих сторонников, что Ресу является самым главным, а по-прежнему верил, что Кхо — величайшая из всех божеств.

У Гамори был вид загнанного в угол человека, на лице при свете огня виднелись глубокие складки от беспокойства, тревоги и страха. Но он не собирался отказываться от своей идеи. Гамори повернулся к своим людям и прокричал:

— Я иду на берег. Вы все следуйте за мной и обыщите каждый дюйм острова. А если жрицы будут препятствовать вам, убейте их!

Поддерживаемый офицером он сошел вниз с высокого носа судна. В этом месте река доходила ему до пояса, но в левой руке он держал свой меч над головой. Наклонив голову, словно бык, пробивался он сквозь реку. Вскоре Гамори уже стоял на берегу, вода стекала с его накидки и килта.

Пожилая женщина, сидящая в кресле, казалось, стала выше и прямее. Она пронзительно крикнула:

— Ты сам доставил себя в жилище страшной Сисискен! Вы, солдаты, предатели Королевы и своей Богини, не следуйте за ним! Убирайтесь на своем судне прочь отсюда! Доложите обо всем Фебхе и молите ее милости, скажите, что это Авикло послала вас.

Полковник, собиравшийся спрыгнуть с судна, замешкался.

Гамори повернулся к лодке:

— Слушайся меня!

Полковник не двигался. Некоторые солдаты встали, но теперь опять уселись.