Белый ящер   ::   Вежинов Павел

А у Несси была молочно-белая кожа, стройное тельце, ясный взгляд больших голубых глаз, лоб мудреца. Но и старый профессор тоже был прав. Несмотря на физическое совершенство, в этом мальчике, казалось, было что-то нечеловеческое, противоестественное, почти уродливое. Впрочем, такое же впечатление производит и голая целлулоидная кукла с ее идеальной соразмерностью и вытаращенными, немигающими глазами.

Вообще женщинам в операционной Несси понравился куда больше, чем мужчинам, которые почувствовали себя чуть ли не оскорбленными. Мальчика сняли с весов, искупали, заботливо запеленали. Странное впечатление производили эта торчащая из пеленок крупная голова философа и ясные глаза, по-прежнему внимательно изучающие обстановку. В конце концов, думают они его кормить или нет, эти полоумные двуногие, которых, кажется, называют людьми?

Матери его показать было пока нельзя — она еще не пришла в сознание. Но хирург был уверен, что блестяще провел эту необычную операцию, и потому спокойно направился к себе в кабинет, где его дожидался Алекси. Завидев профессора, он нервно вскочил со стула, взъерошенный, словно до смерти напуганный кот. За эти два часа щетина на его щеках выросла на полсантиметра.

— Как Корнелия? — с трудом прохрипел он.

— Не волнуйтесь, все в порядке!

— А мальчик?

— Почему ты думаешь, что это мальчик?

— Ну, при таких размерах…

— Действительно, мальчик… Да не простой… — И хирург спокойно и обстоятельно рассказал Алекси, какой необыкновенный родился у него сын. Странный, почти фанатичный блеск появился в глазах молодого отца.

— Могу я его увидеть?

— Конечно. Только надень халат.

Костлявый, волосатый, словно горилла, Алекси склонился над ребенком. Напряжение исказило его лицо, дыхание стало учащенным и прерывистым. Неужели он и есть творец сего шедевра? — недоумевал профессор. Что-то было в этом противоестественное и аморальное.

Постепенно лицо Алекси смягчилось, взгляд засветился тихим торжеством.

— Вот оно! — наконец вырвалось у него.

Так восклицает человек, увидевший именно то, что он ожидал увидеть.

— То есть? — быстро взглянул на него хирург.

— Неужели не понимаешь?.. Впервые за миллионы лет!

Профессор скептически молчал.

— Не думаю, — ответил он наконец. — Скорее, просто необъяснимая случайность.

— А разве мутация не случайность?

— Не уверен.

— А как же Дарвин?

— Что Дарвин? — уже с некоторым раздражением ответил хирург. — Мутации возникают вовсе не так слепо и хаотично, как думают иные. В них наверняка заложено некое накопление качества. И что бы там ни говорили — некая направленность, заранее детерминированная условиями и особенностями материала.

Алекси еле заметно вздрогнул.

— Возможно. Иначе почему мальчик родился таким красавцем, а не, скажем, уродом вроде меня?

Но хирург словно бы не расслышал его последних слов. Или просто не обратил на них внимания. Оба молча вернулись в кабинет. И там продолжали молчать, погруженные каждый в собственную путаницу мыслей. Старое, усталое лицо профессора, лицо загнанной лошади — из тех, которых убивают, помните? — понемногу прояснилось.

— А может, ты и прав, — словно бы с облегчением сказал он. — Может, тут мы действительно имеем дело с мутацией… Сейчас я уверен: ребенок находился в теле матери больше года. И кто знает, может, он вообще бы не родился без нашего насильственного вмешательства. Что в принципе свидетельствует о глубоких нарушениях генетического кода, то есть о резком изменении структуры какого-либо гена, или, иными словами, о мутации.

— Точно! — возбужденно воскликнул Алекси.