Белый мамонт   ::   Прашкевич Геннадий Мартович

Там на щебнистых холмах, разрезанных мелкими речками, среди березок, тальников, изумрудного мха паслись мохнатые мамонты.

Вкусная трава, вкусные ветки.

Охотник Кухиа радовался открытым пространствам, на все говорил «Ух!», но достали мохнатые. Запах Кухиа им не нравился. Особенно достал белый. Считал, что если в два с половиной раза выше, то может презирать. Охотников к олешкам не допускал. Считал Кухиа оборванцем. Всю трибу Людей льда считал оборванцами.

Сам волосатый, как в белой парке.

На круглом животе шерсть почти до земли.

А на щеке справа роговая бородавка. А на щеке слева – огромный бивень, сразу десятерых проткнет. А над желтыми хитрыми глазами рыжая челка, как низенький козырек. И подошва такая плотная, что может ходить, где захочет, хоть по колючкам, хоть по камням.

Однажды Кухиа решил напугать белого мамонта Шэли и выскочил из-за угла с каменным топором в руках.

Страшно надув щеки, сказал: «Ух!»

Мутная туча гнуса, висевшая над стадом мамонтов, тотчас набросилась на глупого Кухиа. Опухший и кровоточащий, оказался в ледяном ручье. Даже не помнил, как туда попал. Люди льда говорили – с помощью мамонта.

В другой раз Кухиа наловил рыбы в ручье и громко радовался.

Теперь уже белый мамонт Шэли, услышав знакомое «Ух!», решил напугать веселого оборванца. Выскочил из-за угла, затрубил, весь улов втоптал в песок. Лемминги, гревшиеся на солнце, бросились врассыпную, а охотник страшно рассердился.

Вот все мамонты рыжие, а этот хулиган – белый.

Почему так? Почему движется, как большой холм снега?

Стал присматриваться: в холгуте столько жиру и мяса, что если убить, прокормится вся триба.

Только как убить?

Сильный. Смотрит хитро.

Бивень слева, такой три охотника не унесут. Роговая бородавка справа.

Тоненькие стрелы ломались, кусая мамонта меньше, чем комары. Обожженные деревянные копья застревали в засмоленной шерсти.

Кухиа прятался в кустах, все присматривался, говорил: «Ух!»

Осердясь на это, холгут стал ловить Кухиа в удобных местах. Охотник первым в трибе стал обрезать бороду каменным ножом и бегал в короткой накидке из шкуры олешка. Такой короткой, что непристойно оголялись лодыжки. Оленьи самки стеснялись смотреть грустными влажными глазами. А белый мамонт ревел громко, земля дрожала. От сердитости тряс мохнатым, выпуклым над желтыми глазами лбом, затылок трясся, как подтаявший сугроб. И кожа над веками морщилась. На мельтешащих людей смотрел с обидой. Наверное, жалел, что сделал когда-то землю таким поганым. Сидели бы среди воды. Считал, что Люди льда теперь хуже, чем мыши. Увидев ненавистных оборванцев, начинал пританцовывать от обиды. Вздымал бивень, грозно тряс роговой бородавкой, вертел хоботом, как рукой.

Иногда палку брал в хобот.

Сердитые глазки стремительно метались с одного оборванца на другого.

И тот, кто успевал убежать от белого мамонта Шэли, рассказывал потом странные вещи.

« …будто бы уцелевшие

от льда,

льда,

льда

по ночам пробегают

огромных зверей стада,

и под их косматыми лапами

степь дрожит,

и наутро

звездами,

звездами,

звездами

солончак разбит… »

Всякое говорили.

Жгли костры, жевали сухой мухомор.

Видения мучили. Один, например, плясал над черным провалом в ужасную пропасть – на совсем скользком ледяном гребне. Другой, дрожа, всю ночь пролезал в пустую глазницу волчьего черепа, валявшегося на полу пещеры. Третий радовался в углу пещеры, стонал, вскидывал руки. Грязные волосы на голове поднимались, как чешуйки еловой шишки.

« …у-у-у-уу… у-у-у… метелица… дым… »

Среди видений шуршал пересыпаемый временем песок.

Весело мечтали, как заманят белого мамонта Шэли к реке и утопят.

В ледяной реке под Северным сиянием утопят. Только надо привязать к бивню такой большой камень, чтобы животное не всплыло.