Без своей жизни   ::   Саймак Клиффорд Дональд

Вскоре мы дошли до ручья, где находилась наша ящерица. Мы откапывали ее все лето, с небольшими, правда, результатами, но не теряли надежды, что в один прекрасный день извлечем ее на поверхность. Вы, конечно, понимаете, что я говорю не о живой ящерице, а об окаменевшей миллион лет назад. В месте, где ручей протекает через слоистую известняковую плиту. И ящерица застряла как раз между двумя такими слоями. Мы уже откопали четыре или пять футов ее хвоста и вгрызались все глубже, но нам все труднее и все больше камня приходилось отбивать.

Чистюля поднялся в воздух над известняковым выступом, застыл неподвижно, сосредоточился, а потом ударил изо всех своих мысленных сил — конечно, так, чтобы не повредить ящерицу. Он постарался на славу и отбил крупный кусок плиты. Пока Чистюля отдыхал, мы втроем собирали и оттаскивали камни.

Но один камень мы не смогли сдвинуть с места.

— Ударь по нему еще раз, — сказал я Чистюле, — он разлетится на кусочки, и мы их вытащим.

— Я его отбил, а вы уж сами думайте, что с ним теперь делать, — ответил он.

Спорить с ним было бесполезно. Мы втроем ухватились за эту глыбину, но она даже не дрогнула. А этот нахал сидел себе, ни о чем не беспокоясь, и только забавлялся, наблюдая, как мы надрываемся.

— Поищите какой-нибудь лом, — посоветовал он. — С ломом, наверное, справитесь.

Мне Чистюля уже порядком надоел, и чтобы хоть на минуту от него отдохнуть, я согласился, сказав, что пойду за ломом. А этот новенький, Малыш, решил идти со мной. Мы выбрались обратно на дорогу и направились ко мне. Мы не торопились. Ничего с Чистюлей не сделается, если он подождет.

Мы шли с Малышом по дороге и болтали. Он рассказывал мне о своей родной планете, а я рассказывал ему о Земле. Я чувствовал, что мы быстро подружимся.

Когда мы проходили мимо сада Картеров, Малыш внезапно остановился посреди дороги и напрягся, как охотничья собака, почуявшая дичь. Поскольку я шел позади, то врезался в него, но он даже не пошевелился, хотя я крепко в него впилился. Его глаза блестели, и весь он был так возбужден, что аж дрожал.

— Что случилось? — спросил я.

Малыш пристально разглядывал что-то в саду. Я посмотрел в ту же сторону, но ничего не увидел.

Вдруг он резко повернулся, перепрыгнул через забор на другой стороне дороги и помчался по полю напротив сада Картера. Я побежал следом, догнал Малыша у самой границы леса, схватил за плечо и повернул лицом к себе.

— Что случилось? — крикнул я. — Куда ты так летишь?

— Домой, за ружьем!

— За ружьем? А зачем тебе ружье?

— Там же их полно! Надо всех уничтожить!

Тут он, кажется, сообразил, что я ничего не понимаю.

— Хочешь сказать, что не видел?

Я кивнул и растерянно пробормотал:

— Там же никого не было...

— Да нет, их там много! — сказал он. — Только ты их, наверное не видишь. Как и взрослые, которые теряют умение видеть...

Такого мне еще никто и никогда не говорил. Я сунул ему кулак под нос, и тогда он принялся тараторить, объясняя:

— Они видны только детям. И приносят несчастье. Нельзя, чтобы они спокойно жили рядом, иначе не миновать неприятностей...

Так сразу поверить я не мог, понять — тем более. Впрочем, видя, что вытворяют Чистюля с Мохнатиком, я давно перестал удивляться и утверждать, быдто на свете есть что-то невозможное.

Немного поразмыслив, я согласился, что Малыш может быть и прав. Отчасти. Нас давно уже преследовали всякие неприятности, а ведь никогда так бывает, чтобы людям все время не везло — если только кто-нибудь специально не мешает им нормально жить.

Да и не только нам. Всем, буквально всем соседям не везло — за исключением Энди Картера. Видно, Энди слишком плохой человек даже, чтоб его неудачи преследовали.

— Ладно, — сказал я, — пошли за твоим ружьем.