Безымянный город   ::   Лавкрафт Говард Филлипс

На этих фресках город и пустынная долина были показаны неизменно в лунном свете, а над рухнувшими стенами поднимался золотой нимб, приоткрывая завесу, за которой таилось лучезарное совершенство прежних времен... словно некий ускользающий призрак вышел тогда из-под кисти художника. Пышность сцен райской жизни настолько лилась через край, что невозможно было поверить в их подлинность: мне открылся неведомый мир вечного дня, с роскошными городами, благоухающими холмами и долинами.

Рассматривая последние фрески, я подумал, что вижу признаки творческого кризиса художника. Изображения были выполнены менее искусно, а их сюжеты отличались неуемной фантастичностью в этом они намного превосходили даже самые неправдоподобные из ранних сцен. Наверное, это было запечатленное в красках свидетельство медленного упадка древнего народа и одновременного возрастания ненависти этих людей к окружавшему их миру, который наступал на них вместе с пустыней. Фигуры людей по-прежнему представленные в виде священных рептилий постепенно уменьшались и истощались, однако их души, изображенные в виде ореолов, парящих над руинами в лунном свете, сохранили прежние пропорции. Изнуренные священники на фресках это были рептилии в красочных одеждах посылали проклятия принесенному извне воздуху и всем, кто вдыхал его; леденящая кровь финальная сцена изображала, как какой-то человек самого обычного вида, вероятно, один из первых обитателей Ирема, Города Столбов, был растерзан представителями более древней расы. Я вспомнил, как боятся арабы Безымянного Города, и вздохнул с облегчением, ибо на этом фрески обрывались, а далее шли нерасписанные стены и потолок.

Увлеченный непрерывной чередой запечатленных на стенах сюжетов истории, я приблизился к самому краю нависшего надо мной своим низким потолком зала и обнаружил ворота, сквозь которые пробивалось фосфоресцирующее излучение, освещавшее мой путь сюда. Ползком приблизившись к ним вплотную, я не мог не вскрикнуть от крайнего изумления, вызванного тем, анфилады других, более ярко освещенных комнат предо мной предстала безграничная пустота, заполненная однородным сиянием такое сияние видит человек, стоящий на вершине Эвереста и устремивший взор в бескрайние просторы подернутого дымкой и ласкаемого лучами солнца воздушного океана. Позади меня остался проход, настолько тесный, что я не мог выпрямиться в полный рост; впереди лежала лучезарная подземная бесконечность.

Проход завершался площадкой, с которой брала начало круто уходившая в бездну лестница нескончаемая чреда мелких ступенек, похожих на оставшиеся позади, в темных проходах однако все, что лежало в четырех-пяти футах от меня, было скрыто от взора светящимся туманом. Рядом с левой стеной прохода высилась распахнутая массивная бронзовая дверь, неправдоподобно толстая, украшенная причудливыми барельефами. Эта дверь, если бы ее затворить, могла бы совершенно изолировать весь этот подземный мир лучезарного света от пробитых в скале склепов и проходов. Я посмотрел на ступеньки и решил, что ни за что на свете не стану спускаться вниз. После этого я лег ниц на каменный пол, и пламя безумных мыслей охватило меня даже под натиском смертельной усталости не покидали они моего сознания.

Закрыв глаза, я лежал и предавался размышлениям, и опять в сознании возникали сюжеты фресок... но на сей раз они были наполнены новым, зловещим смыслом. Я говорю о сценах, запечатлевших расцвет безымянного города: растительный мир долины вокруг него, дальние страны, с которыми вели торговлю его купцы. Для меня оставалось загадкой неизменно выдающееся положение аллегорически изображенных пресмыкающихся тварей, и я подумал, что представленная в картинах история скорее всего достаточно точно отражала истинное положение вещей. Пропорции Безымянного Города на фресках были подогнаны под размеры рептилий.