Богиня Дуня и другие невероятные истории   ::   Дар Давид Яковлевич

И можешь не сомневаться, что какой бы у него ни был ревматизм, но, увидев твое произведение, он просто запляшет от радости, такой он тонкий ценитель искусства.

И Сеня Пташкин, как и прежде, последовал совету умного Миши. Когда кончился дождь, он сдвинул на белокурый затылок кепку, взял под мышку свою картину и пошел к академику Щеголю.

В доме академика было уже темно. Окна раскрыты настежь. В большой комнате, на широкой кровати, освещенной луной, спал академик. Он был такой маленький, сухонький и седенький, что казалось, будто иод одеялом вообще ничего пет и только на подушку кто-то обронил несколько легких светлых пушинок.

Опасливо оглядываясь по сторонам, Сеня Пташкин полез в окно. Все стены спальни академика были увешаны картинами. Только высоко над столом, под самым карнизом, разыскал Сеня Пташкин выцветшее пятнышко обоев и свободный гвоздик.

Академик улыбался во сне чему-то прекрасному.

Сеня Пташкин снял свои грязные тапочки и осторожно забрался на стол. Он уже совсем было повесил картину, и оставалось только поглядеть снизу ровно ли она висит, как вдруг услышал позади себя шорох и, забыв про тапочки, прямо со стола перескочил на подоконник. Через минуту он уже бежал по ночной улице, и редкие прохожие, глядя на его полосатые носки, шлепавшие по лужам, думали о нем бог знает что.

Почти всю ночь мы не сомкнули глаз, опасаясь, как бы не проспать славу Сени Пташкпна. Мы прислушивались, к каждому звуку в коридоре, думая, что это слава стучится в нашу дверь. Но под утро мы все-таки заснули и спали так крепко, что слава не могла нас добудиться, а когда добудилась, то сердито сказала:

- Оглохли вы, что ли? Распишитесь.

И протянула телеграмму Сеие Пташкину.

В телеграмме было сказано: "Все утро плясал. Счастлив приветствовать юное дарование. Вечером жду в гости. Академик Щеголь".

- Вот видишь, - сказал умный Миша, - я жо говорил, что он будет плясать!

Вечером академик Щеголь сам выбежал в прихожую, чтобы встретить Соню Пташкина. Он выбежал в голубенькой пижаме, маленький, худенький и седенький, ликуя и приплясывая, и две старушки бежали за ним и пытались подхватить его под руки.

Он привел Сеню Пташкина в свою комнату и усадил его на диван.

- Я весь день пляшу от радости, - говорил он. - Ты, наверно, и сам не понимаешь, какой у тебя выдающийся талант, и я просто поражен, что до сих пор твое имя еще никому не известно.

- Очень вам благодарен, - ответил Сеня Пташкин, краснея и смущаясь. - Я так счастлив, что моя картина вам понравилась.

- Какая картина? - спросил академик Щеголь с интересом. - О какой картине ты говоришь?

- Как какая? - удивился Сеня Пташкин. - Вон она висит над столом.

Академик взглянул на стену и воскликнул:

- Да, там действительно висит какая-то картина. А я ее даже не заметил.

- Товарищ академик, я чего-то не понимаю, - сказал Соня Пташкин и встал с дивана. - Если вы даже не заметили моей картины, так почему вы расхваливаете мой талант?

- А как же его не расхваливать, когда я помолодел лет на сорок и обязан этим только тебе, дружок, - сказал академик и вновь усадил его на диван. Когда я опустил свои немощные ноги с крокати и всунул их в твои тапочки, которые спросонья принял за свои, так сразу же почувствовал себя не дедушкой своего внука, а внуком своего дедушки.

Я попробовал подпрыгнуть, и оказалось, что могу скакать, как девчонка на панели. И когда я сообразил, что дело в тапочках, то бросился к телефону и позвонил на обувную фабрику, чтобы мне объяснили, что произошло - или я сошел с ума, или кто-то принес мне волшебные тапочки. Но мне сказали, что, наверно, я сошел с ума, если, будучи академиком, думаю, что тапочки могут быть волшебными. Так я узнал о твоем таланте.

Через неделю академик Щеголь говорил о Сене Пташкине по радио.

Через две недели он написал о нем статью в газету.