Гром   ::   Грейди Джеймс

Когда бумажная работа была закончена, Джон уединился в приемной адвоката, отделанной красным деревом. Пахло хорошей кожей.

Тихий стук в дверь.

Вошел последний оставшийся в живых мистер Джонсон. Дверь закрылась за его спиной. Он смотрел на мужчину из парка широко раскрытыми глазами, в которых впервые за долгое время появился интерес.

Мужчина из парка заставил его поднять руку, как при посвящении в скауты. Мальчик поклялся страшной клятвой никому ничего не говорить. Мужчина держал в руках красную бархатную коробочку. Именная табличка была оторвана с бархата этим утром, но мальчик никогда не узнает об этом.

Мужчина открыл коробочку. Медаль внутри имела ленту с цветами американского флага. На металлическом кружке были изображены орел, щит и оливковые ветви, окаймленные полукругом из слов «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ». Орел держал в клюве табличку, на которой было выгравировано: «ЗА ЗАСЛУГИ».

Дрожащие руки ребенка взяли коробочку. Мужчина перевернул медаль.

Этим утром балтиморский ювелир заработал двести долларов наличными, из тех, что были подкинуты Джону в коттедж, выгравировав на обратной стороне медали: «КЛИФ ДЖОНСОН».

— Твой отец заслужил это, — сказал Джон, — и он хотел, чтобы ее передали тебе.

На всю жизнь Джон запомнил, как детские руки обвились вокруг него.

Вечером перед похоронами Гласса Дик Вудруфт передал Фонг такую же медаль, которой наградили ее отца. В соответствии с секретными процедурами ЦРУ ее обратная сторона была пустой.

Однажды в полночь три недели спустя Джон наблюдал, как рабочие осторожно устанавливали новую мемориальную звезду на стене фойе в штаб-квартире ЦРУ.

Утром в день похорон Гласса, когда Джон и Фонг обошли круг камней в театре мертвых, она сказала:

— Мои чемоданы в машине.

Темнота предыдущей ночи. На надежной конспиративной квартире.

Они занимались любовью, она обнимала его, плакала.

Солнце отражалось от белых камней.

— Не уезжай, — сказал он ей. — Пожалуйста.

Как долгий выдох.

Тишина, такая странная тишина.

— Ты просто хочешь жениться на богатой девушке, — сказала она.

Даже не моргнул при слове «жениться»:

— Я просто забочусь о тебе.

Она взяла его под руку:

— Почему обо мне?

— Не могу... я не... Наверно, потому, что каждый писатель или поэт должен быть оптимистом, чтобы писать. Поверь мне... Ты чертовски расстроена, и тебе трудно, так трудно... Мы такие разные, но... Это моя жизнь, это я. Мне нет необходимости объяснять это, ты жила этим, знаешь это, знаешь меня. Не спрашивай почему, я не знаю почему, я просто знаю.

Ее пальцы нежно коснулись его лица.

— Парень из Южной Дакоты, сайгонская девушка. — Ее щеки были мокрыми. — Даже если я могу затронуть твою душу... Эта жизнь. Твой мир, твой город, я всегда буду чувствовать себя в нем как в западне. Возможно, я никогда не смогу освободиться от притяжения этого города, но если я «выйду за него замуж», я буду проклята.

— Или счастлива.

— Если бы я решилась на это, я выбрала бы тебя.

Она поднялась на цыпочки, прикоснулась своими губами к его. Отступила на шаг и сказала:

— Пора идти.

— Ты даже не побывала в моем коттедже.

— Я знаю, где ты живешь.

Сказав это, она пошла прочь.

Запомни навсегда ее черные волосы, развевающиеся на весеннем ветерке, ее силуэт на белых каменных ступенях; вкус ее губ.

Пройди круг.

Но этим утром он не мог. Обошел стороной перешептывающихся туристов, щелкающих фотоаппаратами. Одинокий солдат с винтовкой, стоящий в почетном карауле у памятника своему неизвестному собрату.

В воздухе пахло весной и жизнью. Поспешил пройти мимо стоящего, как каменный монумент, часового.

Пройди сквозь деревья.

Поезжай на работу. Работай.

С одной стороны река

широкая, несущая свои неумолимые серые воды.