Божье дело   ::   Фармер Филип Жозе

Клетку установили рядом с кафедрой.

— Господа, — произнес я. — Если все, что я говорил раньше, казалось вам не имеющим никакого отношения к данному делу, то уверен, через несколько минут вы убедитесь, что я не бросал слов на ветер.

Я повернулся к клетке и, едва поклонившись, обратился к обезьяне:

— Миссис Дурхэм, расскажите, пожалуйста, этим господам, что с вами произошло.

Я был абсолютно уверен, что она заговорит, пусть хоть быстро и бессвязно, но с той проливающей свет ясностью, которая ошеломила меня вчера вечером, когда мои ребята поймали ее на самом краю пресловутой местности. Меня переполняла гордость за совершенное открытие, которое просто потрясет этих господ и докажет им, что один скромный агент УПЛП добился большего, чем крупные подразделения вооруженных сил. И они перестанут смотреть на меня свысока и подтрунивать над моей внешностью...

Я ждал...

Ждал понапрасну...

Миссис Дурхэм категорически отказывалась говорить. Ни слова. Ни единого. Уж как я только не стелился перед нею, разве что на колени не становился. Пытался объяснить ей, насколько мощные силы противостояли друг другу в этой долине, пытался доказать, что в ее розовых, не покрытых волосами ладонях находится судьба нашей планеты.

Мало ли чего я пытался.

Она не открывала рта. Кто-то, во-видимому, чем-то оскорбил ее, и теперь она, обидевшись, сникла и повернулась к аудитории спиной. Только хвост ее, высовывающийся из розовых панталон, время от времени нервно подергивался.

Да, миссис Дурхэм была самой зловредной из всех, когда-либо встречающихся мне женщин, и ничего удивительного в том, что муж превратил ее в обезьяну, я не усматривал.

Предполагаемый триумф обратился полным фиаско. Крупное начальство уже не убедила магнитофонная запись нашей с ней беседы. Все эти шишки еще больше укрепились во мнении, что мозгов у меня еще меньше, чем волос на голове, и выразили его полным молчанием, когда я поинтересовался, будут ли ко мне вопросы. А майор Льюис только презрительно улыбнулась.

Плевать. Для моей будущей миссии это не имело никакого значения. Распоряжения, на которые я опирался, эти люди бессильны были отменить.

В этот же вечер, в половине восьмого, я находился на границе района в сопровождении своих ребят и группы офицеров. Хотя луна только-только взошла, при ее свете можно было свободно читать. В десяти метрах от нас снег кончался, и начиналось буйство растительности.

Генерал Льюис, отец майора Льюис, давал последние наставления.

— Вам дается, мистер Темпер, два дня, чтобы связаться с Дурхэмом. В среду, в 14.00, мы переходим в наступление. Морские пехотинцы, вооруженные луками, стрелами и пневматическими винтовками, снабженные кислородными масками, будут посажены в планеры, в кабинах которых мы создали избыточное давление. На большой высоте планеры будут отцеплены от самолетов-буксировщиков и совершат посадку на шоссе номер 24, как можно ближе к южной окраине города, где имеются два обширных поля. Десантники пешком проследуют по улице Адамса до самого центра. К тому времени, я надеюсь, вы установите местонахождение и устраните источник всей этой заварухи.

Слово «устраните» следовало понимать как «убьете». Судя по его выражению лица, он вовсе не считал, что я на это способен. Генерал Льюис недолюбливал меня и совершенно не скрывал этого. Не только потому, что я был каким-то штатским, облеченным широкими полномочиями от лица самого президента, но и из-за тех особых условий, в которых предстояло выполнить нашу совместную с его дочерью миссию. Условия, мягко говоря, являлись не совсем ординарными, а Алиса Льюис, будучи майором, была прежде всего женщиной, причем в высшей степени привлекательной и совсем юной для своего воинского звания.