Братья наши меньшие   ::   Данихнов Владимир

У мужика был голодный, затравленный взгляд, а на белом халате тут и там виднелись желтые пятна. Он приказал мне спустить штаны, а потом долго и ожесточенно тер кожу на заднице ваткой, смоченной спиртом. От мужика пахло дешевым табаком и тройным одеколоном, и он скорее напоминал бывшего зэка, но совсем не медбрата. Обстановка в комнате, кстати, тоже не обнадеживала. На когда-то белых кирпичных стенах висели плакаты тридцатилетней давности, а в открытое узкое окошко под потолком тянуло гнилью, потому что вдоль стены с той стороны стояли мусорные контейнеры.

Еще в комнате был белый металлический шкаф с прозрачными дверками, в котором было полно желтых непрозрачных ампул, и странное устройство на стенде, похожее на осциллограф. Мужик засовывал в специальный паз в устройстве ампулу, смотрел на график, который появлялся на зеленом экране «осциллографа», и только потом набирал жидкость из ампулы в одноразовый шприц.

За хлипкой деревянной дверью перешептывались мужчины и женщины, которые ждали своей очереди. Иногда они хохотали, и старческий голос успокаивал их: «Тише, господа! Здесь же дети!»

Игла воткнулась в ягодицу. Я скривился от боли и сказал:

— А чего, в самой поликлинике нельзя было укол сделать? Там медсестры. Они нежно колют. Приятно.

— Приказ такой, — угрюмо ответил медбрат, стремительным движением прижав ватку к ранке. — Следующего позовите.

Надавив пальцами, я протер ранку и выкинул ватку в урну, забитую битым стеклом и такими же ватками. Подтянул брюки и вышел в узкий коридорчик, где было душно и пахло потом, а люди толкались и не хотели уступать друг другу очередь. Я буркнул под нос: «Следующий!» — и стал проталкиваться к выходу.

У обитых коричневым дерматином дверей меня ждал Игорек. Прислонившись к дверному косяку, он скучающе почесывал небритую щеку и изучал плакат на стене. На плакате было написано: «Беспокоиться не о чем! Мясной кризис закончится в течение года!! Прогнозы профессионалов!!!» Ниже лепились друг на друга колонки текста, полные показного оптимизма и изрядно сдобренные восклицательными знаками. Рядом с заглавием художник намалевал большелапую, с клювом, как у вороны, черную курицу. Птица подмигивала читателю шафрановым глазом и всем своим видом обещала скоро вернуться в виде жареных крылышек и ножек.

— Ну как, проткнули задницу? — весело поинтересовался Игорек.

— Ирод там какой-то работает, а не медбрат, — зло отвечал я.

— Профессионал… — смакуя слово, сказал Игорь. — Знаешь, Киря, кто такие профессионалы? Нет, не те, которые знают больше других, иные: они кричат на каждом углу, что знают больше других. Как эти вот, например. — Он ткнул пальцем в плакат и постучал по куриному клюву.

— Опять на философию потянуло? — буркнул я, почесывая задницу. — Чтоб ты знал, санитар воткнул в меня иглу так, будто хотел продырявить насквозь. До сих пор болит. Наверное, он работал в гестапо в прошлой жизни. Я видел это в его глазах. Я видел это в его манере держать шприц.

— Забей, — предложил Игорь. — Ну что, на консультацию пойдем сегодня?

Я скривился:

— Не хочу. После всего — выходной мы заработали. Пошли гулять.

— Диплом на носу, а ему все гулять! — возмутился Игорь. — Выгонят к чертям, загребут в армию, что будешь делать?

— Служить.

— Опять остришь, Кирятор?

— Сам же предложил — забить.

— Я не про то.

— Зато я про это.

— Ладна-а… Деньги у тебя есть?

— Не-а.

— Тогда пошли на Голубиное Поле. Авось и сегодня нам что-нибудь перепадет.

Через сумрачные дворы, закрытые от голубого неба кронами деревьев, мы потопали навстречу солнцу, на восток то есть. Стоял май, природа цвела и зеленела, а с ветки на ветку прыгали, радуясь хорошей погоде, выжившие после зимы воробьи. Под ногами, как напоминание о голодном времени, хрустели сгнившие за осень листья и веточки.