Чародей звездолета Посейдон   ::   Балмер Генри Кеннет

Купив с помощью фонда Максвелла необходимое оборудование, я должен начать серию экспериментов на Поучалин-9 с целью культивирования на ней – жизни!

Рэндолф опять придвинулся к спинке кресла, им полностью завладели мысли о труде всей его жизни – он был одержим желанием довести задуманное до конца:

– Я абсолютно убежден – хотя, я знаю, кое-кто надо мной посмеивается, – что могу создать искусственную жизнь – в зачаточном виде, конечно. Чтобы осуществить это, мне нужны средства намного большие, чем может предложить обычное учебное заведение. Стараниями великого Максвелла, творца электродинамики, создан фонд для поддержки науки – и я ждал десять лет.

Десять лет!

Даже незначительное препятствие способно было расстроить Рэндолфа и напоминало ему, какими напряженными были все прошедшие десять лет.

– Я открываю путь в будущее, Дудли! Не чините мне препятствий!

Сквозь стеклянные стены проникали шумные разговоры студентов, а в апартаментах профессора ничто не нарушало наступившую зловещую тишину даже тиканье часов.

Наконец, Рэндолф прервал затянувшееся молчание и снова спросил:

– Ну что, Дудли? В этом году моя очередь на получение средств из фонда. Какие проблемы?

– Вернитесь мысленно назад во времени, Чезлин. В прошлом году деньги из фонда пошли Гэкенбаху на изучение передаточных чисел. В позапрошлом году – Месаровику для волновой механики. Еще годом раньше – Льюису на работы по эндокринологии. Еще раньше...

– На развитие классической или ядерной физики, насколько я помню. Ну и что? Для этого и был создан фонд. Весь мой факультет нуждается в новом оборудовании – без него мы пропадем.

Рэндолфу не хотелось усматривать в поведении вице-президента серьезную для себя опасность – профессор имел полное право на получение субсидий, – но Харкурта что-то беспокоило. «Что его волнует, – размышлял Рэндолф. – Может быть, трудности, предстоящие моему отделу. Может, ему не нравится, что я пригласил дорогостоящего доктора Хаулэнда, но он только усилит команду в неизведанной работе. Весь мой труд будет напрасным, если... Результаты не могут быть опубликованы, пока не будут доказаны. Я уверен, что могу осуществить то, о чем заявил, и взять верх над теми, кто, подобно Кавагучи, насмехается надо мной. Но мы не можем так долго ждать ассигнований!»

– Как вы знаете, Чезлин, все средства фонда были распределены на много лет вперед. Мы должны тщательно учитывать относительную степень важности...

– Я должен получить средства – в нынешнем году. Пришел мой черед!

– Но нигде это официально не зафиксировано...

– Официально! – воскликнул профессор.

И вдруг его охватило чувство, которое он не сразу осознал, – это была паника. Его обычно спокойную манеру поведения ученого начало вытеснять громадное честолюбие, являвшееся главной, характерной особенностью Рэндолфа, все его нутро бессознательно искало конкретное препятствие, чтобы разбить его вдребезги и уничтожить. Ничто не должно стоять на пути работы, которой он посвятил всю жизнь, – ничто!

– Я очень сожалею, Чезлин, – вице-президент Харкурт говорил жестко, подыскивая самые убедительные слова. – Вы должны понять, что в планах фонда Максвелла произошли изменения.

– Нет! Я не верю! Они – члены правления фонда – вы, вы не лишите меня средств...

– Речь не идет о том, чтобы отобрать у вас фонд, Чезлин. Просто нет еще окончательного решения, кто получит субсидии в этом году.

– Но они должны быть выплачены мне. Так было запланировано и согласовано десять лет назад...

– Нет, Чезлин, – Харкурт медленно покачал головой. – Не совсем так.

Ничего такого не было сказано, ничего не было записано...

– Но это подразумевалось! Сам президент говорил мне, что я получу фонд в нынешнем году.

– Даже если и так, Чезлин, президент уже не помнит об этом.

– Не помнит! – крошечная рука Рэндолфа сначала ощупывала подлокотник кресла, потом хватала его в разных местах, крепко сжимала, как будто искала хоть какую-нибудь надежную опору в этом безумном мире.

– Не помнит... – снова повторил он.