Человек-эхо   ::   Пшеничный Борис

А сколько желчи вливал в меня Антон Львович Швец! Рядом с ним я превращался в затравленного зверька, загнанного в угол неведомыми преследователями. Мозг мой сжирало уязвленное самолюбие, меня захлестывали подозрительность, зависть. Я завидовал Малову - потому что он начальник; завидовал Мальцевой - ее веселости и беспечности; даже вздорной Алевтине Ивановне - и той завидовал, поскольку ей все прощали, все ее несуразные выходки и капризы.

Повторяю: погружаясь в космос чужой души, я не имел защиты. Представьте человека, с которого содрали кожу: даже ласковое прикосновение губ причиняет ему нестерпимую боль. А меня не только ласкали, ведь никто не знал, что я без кожи.

Вы спросите, как я все-таки выдерживал? Вынужден был ловчить. Старался меньше вариться в чужом котле, быстрее вынырнуть. Убегал от всех, уединялся или же проводил время с теми, кто был мне ближе, - с Ларисой Мальцевой, например, хотя с ней тоже не все шло гладко.

Вначале я стыдился своей слабости, переживал, что из-за меня эксперимент проходит нечисто. Потом начались сомнения: а кто бы выдержал, возможно ли в принципе существование человека с обнаженной психикой - голым не телом, а душой? Нет, думаю, занесло тебя, шеф. На телеге с одним колесом далеко не уедешь - ни завтра, в твоем розовом царстве, ни тем более сегодня.

И не только это меня смущало. Пусть Нечаев тысячу раз прав, пусть его теория безупречна. Но вот практика... Обнажаясь сам, я ведь раздевал и других, причем не спросясь, не предупредив. А по какому праву, кто уполномочил? Мефистофель - и тот не мог просто так заполучить душу Фауста, они вели долгий торг, и цена была немалая. Я же вползал тихой сапой.

И последнее. То самое эхо. Быть одним, через минуту другим, третьим, воплощаться в каждого встречного - это не на маскараде менять маски и не на театральной сцене играть за вечер две-три роли. Незавидна, поверьте, участь оборотня. Стоило кому оказаться рядом, я переставал быть собой... Сколько прошло времени, но я так и не разобрался, что побудило меня там, в лагере, лезть ночью в палатку Монастырской. Было ли это мое собственное желание, то ли настроил Ухов, то ли сама Ирина втайне того хотела. Она ведь была неравнодушна ко мне, я это чувствовал, и со всем своим неравнодушием отхлестала меня, как ревнивая жена мужа. Страшно вспомнить... Удивительно, что я не заразился ее яростью, а мог бы - ведь я человек-эхо. Как аукнется, так и откликнется.

Предполагаю, о чем вы сейчас думаете: почему я так внезапно и так странно скрылся? Внезапности никакой, представился лишь повод сделать то, что я уже давно надумал. Скандал лишь ускорил события. Все, сказал я себе, доигрался, достукался, беги, удобнее слу.чая не будет... Сложнее объяснить, почему я хотел, чтобы меня считали без вести пропавшим. Я и прежде фантазировал: что бы такое предпринять, чтобы вся затея с "человеком-эхо" провалилась со страшным треском? Не скрою, была мысль покончить с собой. Не раз накатывало. Я ведь частенько терял интерес к жизни. Просто везение, что рядом не оказалось человека в состоянии депрессии меня бы ничто не остановило. Но тогда стали бы искать виновных, кого-то привлекать, а этого мне не хотелось. Люди не виноваты, виновата идея. Я-то с ней воевал, ее решил похерить. И как славно все получилось! Меня нет и я есть, никто не пострадал, а цель достигнута: эксперимент - пеплом по ветру.

Удивляюсь только, как это меня до сих пор не нашли. Я не очень и прятался - ушел на полгода к тюменским нефтяникам, благо здесь особенно не любопытствуют, кто ты и откуда, лишь бы вкалывал. Да и ничего такого я не сделал, не убил, не ограбил, чтобы меня разыскивать. Впрочем, на это я и рассчитывал. Легче поверить, что я погиб, чем утруждать себя и других поисками.