Человек с плаката   ::   Шендерович Виктор

- Слушай, чего это ты все время?

- Чего я все время? - Человек изо всех сил пытался понять, в чем дело.

- Ну говоришь чего-то. Слова разные...

- Слова?

- Ну да.- Таня невесело усмехнулась.- Не обижайся, только... будто ненастоящий ты какой-то, правда...

- Почему... ненастоящий? - раздельно, не сводя с женщины пристальных глаз, спросил человек.

Она не ответила - и тогда жернова воспоминаний заворочались в его лобастой голове.

- Простите, Таня,- медленно сказал он, вставая.- Простите, я, наверное, пойду.

- Подожди! - Ее глаза заглядывали снизу, искали ответа.- Ты обиделся обиделся, да? Но я не хотела, честное слово... Господи, вечно я ляпну чего-нибудь! - Она жалобно развела руками.- Не уходи, Слава, сейчас картошка будет. Ты же голодный...

Последние слова она сказала уже шепотом.

- Нет,- ответил человек, чувствуя, как снова начинает плыть земля под ногами. Он тонул в светло-зеленых глазах женщины. Ему хотелось сказать ей на прощание, что Минздрав СССР предупреждает... но почему-то промолчал, а потом, уже на пороге, сказал совсем другое:

- Таня, не сердитесь. Вы мне очень нравитесь. Это правда. Но я должен идти. Мне надо.

Говорить было трудно. Приходилось самому подбирать слова, и человек очень устал. Он хотел наконец во всем разобраться.

- Заходи, Слава, - тихо ответила женщина. - Я тебя накормлю. - И протянула пиджак.

Что-то встало у человека в горле, мешая говорить. Он, как маленькую, погладил ее по голове огромной ладонью.

- Спасибо.

Синяя струйка потянулась за ним к лифту.

Человек шел через город.

Он не знал адреса, он никогда не был там, куда шел, но что-то властно вело его, какое-то странное чувство толкало в переулки, заставляло переходить кишащие машинами улицы и снова идти, идти... Его пошатывало, синяя струйка стекала по грязным ботинкам, окрашивая лужи на тротуарах, но человек не замечал этого. Он шел и чем чаще заглядывал в лица прохожих, тем больше чернел лицом сам.

Он был чужим в этом городе, чужим - со своим пиджаком, со своим ростом, со своими хорошими мыслями, заколоченными восклицательными знаками.

У перехода человек остановился, пропуская машину, и она окатила его водой из лужи. Быстро обернувшись, он увидел за рулем холеную женщину в алом, сверкающем в вечернем свете плаще, со странной тоской вспомнил Таню, ее кухоньку, луковицу в баночке на облупленном подоконнике - и насупил брови, уязвленный сравнением, и снова, как тогда, на скамейке, услышал свое сердце.

- От каждого по способностям - каждому по труду! - глухо, словно про себя, произнес человек, провожая стремительный "мерседес", и помрачнел, размышляя о таинственных способностях женщины за рулем.

Две проходившие мимо представительницы советской молодежи переглянулись и прыснули. "Псих!" - громко сказала одна представительница, а другая, пообразованнее, сказала: "Крэзи!"

Человек шел через город, и, как почва в землетрясение, трещинами расходились извилины за высоким куполом его лба. Он впитывал в себя этот мир, он начинал понимать его, но что-то нехорошее уже происходило в нем. Возле какой-то площади с огромным каменным гражданином человек перешел улицу в неположенном месте и зашагал дальше под милицейскую трель. "Красный свет зажегся - стой!" - ожесточенно прошептал человек, и кривая усмешка обезобразила его лицо.

Смеркалось, когда, повернув в затерянный между шумными магистралями переулок, человек остановился у подъезда старого, с облупленной лепниной на стенах дома: здесь!

Кукин, чертыхаясь, начал пробираться через полутемный, заваленный листами картона коридор. В дверь снова трижды позвонили - громко и требовательно.

- Кто? - крикнул он, вытирая руки тряпкой, смоченной в растворителе.

- Слава,- ответили из-за двери.

"Баулкин приперся",- недовольно подумал Кукин, открывая.

Но это был не Баулкин.