Черное и белое   ::   Брэдли Мэрион Зиммер

Тротуары были загромождены кузовами машин, частью разбитых, почти все фонарные столбы валялись на мостовой, но кое-где лампы будут гореть до тех пор, пока электростанция будет давать ток. Фонарь на углу разлил световую лужу на груду разбитого бетона и кирпичной кладки. Тень его ног легла на выбеленные кости скелета, устилавшие мостовую. Мужчина мимоходом взглянул в ту сторону. Прежде ему становилось дурно от вида человеческих костей, так что он даже не мог заставить себя идти по улице, где они лежали. Теперь он небрежно ногой отбросил их со своего пути. «Некому убрать, — подумал он. Слишком много смертей, чтобы беспокоиться об одной. — Может, другие условности тоже излишни?»

Когда-нибудь все здесь зарастет травой, которая скроет кости. Но он не доживет до того, чтобы увидеть зеленеющую траву. Трава, черт побери!

В руке он все еще сжимал ключ. Знает ли Кэти, что у него есть ключ? Две недели тому назад она сказала, что потеряла его, но пока она могла запираться изнутри — он не беспокоился. До тех пор, пока не обнаружил ключ, на следующий день, валявшийся почти на виду под стойкой бара. Неужто она НАРОЧНО потеряла его?

Джон нахмурился. А что, если так оно и есть? Они могли бы прожить вдвоем весь остаток жизни.

«Их дети никогда бы не узнали…»

— Боже мой, — пробормотал мужчина, и спрятал лицо в ладонях, как это он делал в детстве. — Боже праведный!

Когда он думал о Кэти и об ЭТОМ, он ощущал почти физические муки. В его сознании всплыл образ — лицо Кэти. Он старался не думать о том, что Кэти была прехорошенькой девушкой, с прекрасными волосами, голубоглазая.

«Запретить себе думать о ней, полное табу. Вдвойне запрещено.»

Он вскарабкался на груду разбитых бетонных блоков и взглянул оттуда вниз, на реку. Вода в ней была сейчас чистой, не было видно снулой рыбы, засорявшей ее весь месяц. Река, как и город, имеет своих пожирателей падали, уничтожающих все, что разлагается.

Проблема греха? Да разве теперь может иметь смысл понятие греховного? Мораль всегда оперировала понятиями черного и белого, правого и неправого, не учитывались оттенки, полутона. Он сжал челюсти. Вытащил из кармана ключ и по высокой дуге отправил его в полет, подальше. Он даже не услышал всплеска.

— Такие-то дела, — громко произнес он. — Все разделено. Черное и белое.

«Однажды, прежде, я толковал об этом с Кэти. Тебе известно все, Отче.»

Отче, не вводи во искушение… Боже праведный, прости меня за то, что возвел на тебя хулу… о, как я ненавижу себя за все мои греховные помыслы…»

Он поднес ладони к вискам, коснулся пальцами черных хрустящих волос. «Ты шутишь со мною, Отче?» Он повернулся и поплелся к своему жилищу. Он разложил одеяло, стянул рубаху и штаны. Под подушкой лежал кусок белой материи, странной формы. Кэти никогда не видела его. Эта вещица была единственной, которую он утаил с тех пор, как они решили разделить свое одиночество на двоих. Минуту он задумчиво глядел на вещицу.

Значила ли она теперь что-нибудь? Все, что связано с ней, исчезло навсегда.

Будь откровенным с собою. Даже если она когда-то значила что-нибудь, что с того? Она не смогла предохранить от того, что случилось — от конца света! Он взглянул на уцелевший фрагмент зеркала над баром и с внезапной яростью поднял руку, чтобы разбить его. Зеркало отражало разницу между ним и Кэти. Но он справился со своей яростью. Ведь для женщин зеркала значат очень много.

В зеркале отражалось его лицо. Не красивое, но и не безобразное. Обыкновенное темнокожее лицо тридцатилетнего негра. Он сглотнул, а затем сделал странную штуку. Он поднес белую тряпку к шее и обернул ее вокруг — и внезапно скомкал ее в кулаке. Он хотел было забросить ее куда подальше, но передумал и засунул воротничок католического священника обратно под подушку.