Черный трон   ::   Саберхаген Фред Томас

С тех пор я находился в салоне, решив остаться и подождать, пока лук и яйца, тосты и палтус будут для меня приготовлены. Ночная путаница снов и неожиданностей, загадок и страхов была смыта несколькими чашечками превосходного кофе, с последней из которых я вышел на палубу, чтобы продлить удовольствие, наблюдая за играющими под солнцем волнами, несколькими облаками, плывущими как белые острова в безмятежной голубизне высокого неба. Солнце было еще достаточно низко. Я смотрел на него, а мысли мои уносились далеко к морскому побережью, где мы расстались, и глаза уже начинали искать хотя бы малейшие признаки его, но земли не было видно ни поблизости, ни даже на линии горизонта. Несколько чаек делали круги позади нас, то ныряя в кильватер, то поднимались ввысь. Когда кок, одноглазый испанец по имени Доминго, что-то громко крикнул (проклятия или слова песни, было не разобрать) и выплеснул утренние помои, они ответили ему и быстро ринулись вниз попировать в бурлящих водах. Я пошел немного вперед, ища какое-то время в этом направлении хоть какой-то признак огромного темного силуэта «Утренней Звезды». Но она тоже была за пределами голубых границ моего мира.

Я поежился от холода и сделал еще глоток, остывающего кофе. Я решил в следующий раз надеть что-нибудь потеплее, когда надумаю подняться на палубу так рано поутру. Собираясь спуститься вниз и вернуть чашку на камбуз по дороге к каюте Лиги, я встретил улыбающегося Дика Петерса, который, коснувшись бескозырки, в шутливом приветствии прорычал: – «Мартин», – мастер Эдди.

Я улыбнулся, кивнул ему и повернул назад: – Доброе утро, мистер Петерс.

– Можно просто – «Дик», – ответил он. – Прекрасный денек, не так ли?

– Действительно, – согласился я.

– А как вы себя чувствуете в командирах? – продолжал он.

– Трудно сказать, мне еще не пришлось отдавать никаких приказаний.

Он пожал плечами.

– Насколько я понимаю, в этом нет необходимости, – сказал он. – Меньше неприятностей. Мистер Элисон, должно быть, позаботился обо всем распорядиться на какое-то время.

– Я тоже так думаю.

– Доводилось когда-нибудь плавать? – спросил он.

– Я был как-то на борту корабля еще ребенком. Не помню, чтобы меня мучила морская болезнь. Вы ведь это имели ввиду?

– Хорошо, – заключил он, когда что-то темное упало с верхнего настила, прокатилось по палубе и оказалось рядом с ним. Он протянул руку и сжал лохматое плечо своей обезьяны. Зверь добродушно отреагировал на этот жест, и я не могу не заметить, что они были чуточку похожи друг на друга. Я говорю об этом, не для того, чтобы унизить человека, который пришел мне на помощь в трудную минуту, – хотя согласен, что было бы простительно погрешить против истины во имя красоты – а потому, что эта некрасивость его лица была, в более высоком и мудром смысле, предметом гораздо большего восхищения, чем эти штампованные красавчики из числа любимцев публики. Его губы были тонкими, зубы, если вы их видели, длинные и выступающие вперед. Если бы вы присмотрелись к нему более внимательно, он производил приятное впечатление. С другой стороны, кому-то его веселость могла показаться демонической. Фактически, его лицо было искажено как бы гримасой смеха, и в складках между морщинками кожа была светлее, наводя меня на мысль, не были ли некоторые части его лица целиком сделаны из суровой ткани. Это лицо отпугивало, особенно когда вы понимали, что переход от кажущейся веселости к гневу был всего лишь плодом вашего глубокого созерцания, а не каких либо действий со стороны этого человека. Вы чувствовали себя так, словно, найдя драгоценность в каком-то укромном местечке, вдруг обнаруживали, как она превращается в голову змеи.

– Хорошо.

Не могли бы вы мне что-нибудь сказать о Вальдемаре, – спросил я.