Что вытворяют с зеркалами   ::   Хайнлайн Роберт

Хейзл успела рассказать мне о каждом акте; это была так называемая "Жертва на алтаре", которую по программе полагалось показывать в час ночи.

Я опечалился, не увидев Хейзл в работе, но, надо признать, сцену поставили удачно - настоящий драматизм с тошнотворным привкусом, душераздирающее сочетание садизма и сексуальности. Красная жидкость, которую я посчитал за кетчуп, стекала вниз по голому боку Эстеллы, а рукоятка театрального кинжала торчала так, словно клинок действительно вонзили в тело, - публике это очень понравилось. Сцена была естественным продолжением "Жертвоприношения солнцу".

Хейзл завизжала прямо мне в ухо.

Ее первый крик оказался сольным. Но потом, через секунду или две, завопили все женщины в зале - контральто, альт, немного тенора, но в основном визгливое сопрано. Сквозь шум и крики прогремел мощный бас Ханнегана:

- Всем оставаться на местах! Эй, кто-нибудь, включите свет!

Я схватил Хейзл за плечи и встряхнул ее.

- В чем дело? Что там наверху?

Она ошеломленно тыкала рукой в направлении балкона и монотонно причитала:

- Она мертва... она мертва... она мертва!

Хейзл сползла с табурета и метнулась в подсобку. Я последовал за ней. Свет в зале резко вспыхнул, огни на балконе продолжали гореть.

Мы проскочили первый, второй и третий пролеты лестницы, пробежали через маленькую костюмерную и ворвались на сцену. Я почти догнал Хейзл, Фейнштейн наступал мне на пятки.

Мы застыли, сгрудившись в дверях и щурясь от яркого света. Признаюсь, зрелище открылось нам безотрадное. Она действительно была мертва. Кинжал, который следовало прижать рукой к груди, предварительно обмазав кетчупом для создания иллюзии... этот причудливый клинок, это гибкое стальное лезвие оказалось на три дюйма ближе к ее грудной кости, чем полагалось по сценарию. Его вонзили прямо в сердце.

На полу у алтаря, на расстоянии вытянутой руки от Эстеллы, скрытые от глаз публики, стояли песочные часы для варки яиц. И когда я взглянул на них, упали последние песчинки.

Хейзл потеряла сознание, я подхватил ее (сдобная девочка!) и уложил на кушетку.

- Эдди, - сказал Фейнштейн, - звони в участок. Передай Ханнегану, чтобы никого не выпускал. А я останусь здесь.

Я дозвонился до участка, но Ханнеган обошелся без наших советов. Он усадил народ по местам и настоятельно советовал не вставать. Джек по-прежнему стоял за стойкой, оцепенев от изумления; яркий свет от пульта придавал ему вид мертвеца.

В пятнадцать минут первого ночи появился Спейд Джонс, лейтенант Джонс из отдела по расследованию убийств, и началась обычная рутина. Лейтенант хорошо знал меня и даже помогал в работе над книгой, которую я писал для его шефа; наверное, поэтому он тут же вцепился в меня в поисках хоть какого-то объяснения. В полпервого он был уже почти уверен в том, что никто из посетителей не мог совершить преступления.

- Эдди, мальчик мой, я, конечно, не утверждаю, что никто из них не убивал ее, - это мог сделать любой: выбрать нужный момент, рвануть наверх, схватить нож и воткнуть его девчонке в ребра. Но мало вероятно, чтобы у кого-то из посетителей была возможность так точно выбрать время и способ убийства.

- Любой - но не обязательно из посетителей, - уточнил я.

- То есть?

- Прямо перед лестницей расположен пожарный выход.

- Ты думаешь, я этого не заметил? - Он отвернулся и приказал Ханнегану отпустить всех, кто мог предъявить документы с местным адресом. Остальных он велел отвезти в управление, чтобы ночные дежурные могли опросить их как свидетелей. Возможно, кого-то из них придется задержать для дальнейшего расследования, но в любом случае - чтобы здесь он их больше не видел!

На балконе деловито суетились фотографы и эксперты, снимавшие отпечатки пальцев. Появился помощник судмедэксперта, за ним хлынули репортеры.