Иначе не выжить   ::   Ковалев Анатолий

Витяй оглядел комнату. Старушка, видать, из консервативных. Мебель времен царя Гороха. По стенам развешаны портреты родственников. Он прошелся автоматной очередью по портретам, а то ребята подумают еще, что старуха его «замочила». «Дай хоть родственников покоцаю!» – усмехнулся Витяй. Потом он позабавился бросанием хрустального графина в допотопный телевизор. И только истошный крик: «Макса убили!» – поднял его с места.

Саня был доволен своим жребием. Прострелить башку девчонке-горничной – ему раз плюнуть! После армии он стал женоненавистником и только ждал подходящего случая, чтобы выместить на ком-нибудь зло, отомстить за неверность.

Пять лет прошло, а рана не затянулась. По-прежнему сжимались кулаки при виде целующейся в сквере парочки. И как-то спьяну он привязался к такой парочке и даже набил кавалеру морду, но легче от этого не стало.

Он вышиб дверь комнаты на первом этаже. Девушка вскрикнула и зачем-то включила торшер.

– Шура?! – с ужасом выдавила она.

Больше ей нечему было удивляться. Шура стиснул зубы, процедил «твою мать» и прострелил ей голову. Потом развернулся и шагнул в коридор.

Мелькнувшая в коридоре тень его не встревожила. Он на миг потерял ориентиры, заблудился в страшной действительности. И только звон стекла в буфете, к которому прислонился, чтобы закурить, привел его в чувство. Эта пуля предназначалась ему. А сверху уже неслось:

– Макса убили!

Телохранитель благополучно добрался до ворот, и тут ему в ноги бросился продавшийся охранник. Завязалась борьба между стражами председателя райисполкома. Они оба казались Овчинникову надежными людьми. Но все в этом мире зыбко.

Саня, подоспевший первым, выстрелил в боровшихся. Ему было все равно.

Охранник отбросил успокоившегося навсегда телохранителя и завопил:

– Сука! Тварь е…ная! –Выяснилось, что Саня прострелил ему бок. – Мне обещали…

Саня не дослушал, что обещали охраннику, и пригвозил его к земле новой очередью.

К машине почти бежали. Мертвого Макса тащили на себе попеременно: сначала Саня с Витяем, потом Пит и Сергей. Гнаться за ними было некому, но они спешили. В спешке оставили на дороге ботинок Макса.

– Вечно у него проблема со шнурками! – ухмыльнулся Пит. Шрам возле рта делал его в такие минуты уродливым.

Саня вернулся за ботинком. Поднял. Зачем-то оглянулся назад, хотя дом Овчинникова давно исчез за поворотом. Потом посмотрел на небо. Солнце уже взошло и било в глаза.

Ботинок Макса он швырнул в багажник.

Вечером пили пиво у Витяя на кухне. Жена в маленькой комнате укладывала спать малыша, пела колыбельную. Слов не разобрать, одно мычание. На душе у Сани – сплошная промозглость, а на дворе по-летнему умопомрачительно пахнут сосны, и месяц, как нарисованный, торчит в верхнем углу окна.

Макса оба почти не знали, потому и не горевали особо. Да и пивом разве помянешь друга по-настоящему? Водку Витяю не дала купить жена. Она его строго блюдет. Снедь тоже не отличалась изысками: картошка вареная, сало, лук, помидоры.

– Надоело мне это, Санек, – признался Витяй. – Отвоевался я.

– Мирной жизни захотел? На завод собрался? Мы с тобой до армии отпахали у станка, а что получили, помнишь?

– А что? Я доволен был.

– Да не звезди ты! «Доволен»! Еще вспомни пакетик молочка за вредность и пусти слезу!

– Слезу в самый раз пускать по другому поводу. – У Витяя, видать, тоже погано было на душе.

– Тебе-то что горевать? Прогулялся с нами за компанию. Мог бы на печи лежать. Хозяин у нас щедрый, всем заплатил поровну. Наша жеребьевка его мало интересовала. Главное, задание выполнили. И нечего сопли распускать! Вон Пит «замочил» пацана, а всю дорогу шутил…

– А девчонка-то жива осталась, – со злорадной улыбкой заметил Витяй.