Дело незележных дервишей   ::   Ван Зайчик Хольм

Как кстати появился посланец! Как вовремя вручил награды – как раз когда Стася рядом! Будто знал, где их искать!

А потом Багу в его слегка уже шумящую после третьей чарки и увенчанную золотой тяжестью голову пришло, что посланец и впрямь знал – ведь принцесса Чжу легко могла догадаться, где они с Богданом могут отмечать успешное завершение совместно проведенного головоломного деятельного расследования.

Затем Баг сообразил, что теперь всем им, каждому соответственно его званию – и Богдану, и почтенному Ширмамеду, и ему, Багу – дарована привилегия ежесезонного посещения Запретного Города в Ханбалыке с целью поклонения императору по личному побуждению. Это значило, что единожды летом, единожды зимой, единожды весной и единожды осенью он, Баг, может, прилетев в Ханбалык, беспрепятственно проходить в пределы дворцового города – причем запросто, поговорить или цветами полюбоваться; ни один страж не вправе спрашивать его, куда и зачем он идет и, тем паче, попытаться преградить ему путь.

Амитофо!

«Неужели это намек? – горестно вопрошал себя Баг, кулаком подперев голову, клонящуюся под тяжестью шлема к столу. – Неужели это принцесса Чжу так меня зовет? О, принцесса Чжу!» Ее напевный, прельстительный облик, словно наяву, встал перед его мысленным взором. Он покосился направо. «О, Стася!» Девушка, ощутив, что он на нее посмотрел, повернулась к нему с готовностью, и ответный взгляд ее был преданным и нежным. Баг, совершенно запутавшись, схватился за чарку.

Захмелевший Богдан тем временем вел с французским профессором бесконечный спор, и Жанна переводила, снова честно стараясь понять, с кем же, в конце концов, она согласна – и снова совершенно не в силах этого понять.

– И вот тогда я подумал, – говорил Богдан, слегка раскачиваясь на стуле, отчего непоседливое зеркальце у него на груди так и швырялось волнами темно-желтого, теплого света. – Да и теперь думаю…

– …жё панс… – неутомимо переводила Жанна.

– Империя – это как в большом городе. Ток во все дома идет по одним и тем же проводам, вода во все дома идет по одним и тем трубам. И весь вопрос только в одном. Только в одном. Если тот, кто сидит на станции, которая дает ток или воду, начинает по каким-то причинам злобствовать… Возьмет и выключит, никому не сказав. Как будто это его собственная вода или его собственный ток. На пять минут. Или на пять дней.

– …санк жур…

– Мне, скажет, нужнее. Или, например, решит сэкономить, а разницу – себе в карман… Так вот. Если жители всех отдельных квартир и домов имеют законную и доступную возможность, чуть что не по ним, так отделать самодура прутняками, чтобы тот седмицу потом не мог сесть в свое начальственное кресло – это страна для жизни людей, и, как ее ни назови, надо ее лелеять и беречь… Как зеницу ока!

– …Комм ля прюнелль де сез ё!

– А если им до супостата не добраться, если не предусмотрены в обществе такие рычаги – обязательно развалится этот город… все плюнут на водопровод, размолотят его в сердцах и начнут сами, кто во что горазд, таскать к себе домой воду из ближайших луж. И пусть вода эта будет грязная, мутная, и ходить далеко и натужно – все равно все и каждый предпочтут это. Потому что нет для человека гаже, как зависеть от подонка, которому ты не можешь ничем ответить, когда он над тобой экс… экс… – Богдан с силой мотнул головой, словно пытаясь вытряхнуть застрявшее во рту сложное заморское слово, и вытряхнул-таки: – экспериментирует. Вот такая страна обязательно развалится раньше или позже. Маленькая она, или большая, много живет в ней народностей, или одна-единственная… Все равно.

Профессор дослушал перевод, а потом с жаром то ли закивал, то ли, наоборот, замотал головой и что-то бойко заговорил в ответ. Словно бесконечная бегучая вереница разноцветных шариков в проворных руках фокусника, в речи его так и мелькало: жюстис, друа сивиль, друа де л-омм, друа а ля пропрете персонелль… Жанна едва поспевала: правосудие… гражданские права, права человека, права частной собственности…

– Ну хорошо, хорошо! – дослушав, почти вскричал Богдан.