День Святого Валентина   ::   Воробей Таня

Лохматый гаденько засмеялся и говорит: "Так значит, вы читали свою книгу, и вам понравилось? Что ж, это всегда приятно, когда книга находит своего читателя. Это я виноват, - не унимался лохматый, - задал вам вопрос глупый, почти неприличный. Как говорится, чукча не читатель, чукча писатель. О том, какая музыка вам нравится, я даже спрашивать не решаюсь, поэтому прервёмся на рекламу..."

"Когда отвечаешь на дурацкие вопросы, и сам становишься дураком, - с горечью подумал Тимур. - Можно подумать, так это важно - что ты читаешь. Последние кретины обычно читают последние литературные новинки, а самые лучшие люди на свете могут быть вообще неграмотными".

- Придёшь сегодня? - отсмеявшись, спросил равнодушный голос.

- А что?

- Да так. Все наши собираются. У меня. Думала, тебе будет интересно.

- Я подумаю. - Ему хотелось, чтобы она его уговаривала, чтобы сказала, что его она хочет видеть особенно, а не так, в числе прочих. - У меня вечером кое-какие дела, да и просто отдохнуть хотелось.

- А-а, - её голос заметно поскучнел. - Ну, как хочешь. Если надумаешь, приходи часикам к восьми. Да, и гитару не забудь, ладно?

- Ладно, - сказал он и повесил трубку.

Будь его воля, он бы никуда не пошёл. Ему совсем не хотелось видеть растянутые улыбками лица полузнакомых воздыхателей Тони, петь для них и выслушивать их идиотские комментарии к своим песням. Совсем не хотелось снова оказаться у неё дома и утонуть в его расслабляющем тепле и пряном запахе. Совсем не хотелось снова видеть её разноцветные глаза - один серый, другой голубой - разглядывающие его с праздным интересом, как диковинное животное в зоопарке или как тропическую бабочку, приколотую старательным энтомологом.

Будь его воля, он бы пораньше лёг спать, он бы горло поберёг, в конце концов. Да мало ли что мог бы он сделать, будь его воля.

Но его воли не было.

Она исчезала постепенно - съёживалась, болела, умирала. Глядя на него, никто и подумать бы не мог, что он носит в себе, внутри свою погибшую волю, - таким он был цельным и резким.

Чертыхаясь и стараясь не встречаться глазами со своим отражением в зеркале, Тимур поднялся и стал собираться. Ему не хотелось опаздывать. Наоборот, он хотел прийти первым, чтобы все подумали, что в Тонином доме у него побольше прав, чем у всех остальных.

Иногда ему хотелось, чтобы она умерла, или чтобы вышла замуж и уехала в Аргентину, или чтобы её забрали инопланетяне. Ему хотелось, чтобы случилось хоть что-нибудь, пусть даже самое ужасное, лишь бы это ужасное было окончательным и бесповоротным.

Но ничего не случалось, и день за днём - те же мысли о ней, и та же пустая болтовня, и те же толпы поклонников, которые не отступают от неё ни на шаг. И та же вечная, изнуряющая война за её любовь. Бессмысленная и беспощадная, как сказал бы Пушкин, война, в которой нет и не может быть победителей.

И главное, он никак не мог понять - ей-то что нужно? Зачем ей быть красивой, если нет того единственного, для кого нужно стараться? Зачем ей нужны эти ни на что не годные люди, которых она привечает у себя дома, которым улыбается, и про которых знает, что никогда-никогда не будет любить ни одного из них?

- Послушай, Тоня, - как-то спросил он, - что они всё время вокруг тебя крутятся?

- Кто это все? - она медленно и удивлённо подняла бровь над голубым глазом.

- Ну, эти двое из ларца одинаковых с лица...

- Это ты про братьев Сальниковых? - она улыбнулась. - Они совершенно не похожи, даром, что близнецы. И потом, они, между прочим, очень перспективные пловцы.

- Но с ними совершенно не о чем говорить, - начинал раздражаться Тимур. - Они же двух слов связать не могут!

- Ну и что, - Тоня брезгливо передёргивала плечами. - Ну, и не могут. Ты вот, тоже не можешь стометровку брасом проплыть за двадцать секунд, и ничего. Каждому дано своё.