Деревянная грамота   ::   Трускиновская Далия

Судя по тому, что уши у несчастной женки были разорваны, а на руках недоставало пальцев, погибла она из-за украшений - кто-то, видя, как впотьмах возвращается домой, позарился на сережки с перстеньками. Старый же человек мог попросту пропиться в кружечном дворе до нательного креста и замерзнуть по дороге домой исключительно через свою глупость.

Велев смотрителю раздеть тело и убедиться, что парнишка доподлинно замерз, а не погублен рукой человеческой, Стенька с Деревниным поволокли очумевшего от неприятности мужика в приказ - отбирать сказку.

С шумным вздохом Деревнин скинул Стеньке на руки шубу, сел, достал из перницы упрятанное было перо и снял со стопки чистый бумажный лист.

- Ну, сказывай!

Мужик клялся и божился, что среди его знакомых и родни таких парнишек не видано, и для чего бы горемыке забираться в сани - ему неведомо, а сам он - Васька Похлебкин из Ростокина.

- Знаю я вас, ростокинских воров... - проворчал Деревнин, и тут Стенька выложил на стол деревянную книжицу.

- Ты, Гаврила Михайлович, про это расспроси, - посоветовал негромко.

- А это что за диковина?

- А на мертвом теле найдена, за пазухой.

Деревнин повертел книжицу, попытался одолеть хоть строку - и не смог. Странная грамота пошла по рукам, приказные вертели ее так и сяк, толку же не было никакого.

- Может, письмо затейного склада? - предположил самый юный из подьячих Земского приказа, Аникей Давыдов.

О том, что государь Алексей Михайлович в последнее время сильно увлекался такими делами, подьячие слыхивали, а те, что постарше, могли бы рассказать, что закрытым письмом писались донесения еще покойному государю Михаилу Федоровичу. Сама мысль, что кто-то на Москве такими вещами балуется, была малоприятна...

Деревнин забрал деревянную грамоту, в последний раз попытался одолеть хоть слово - да и махнул рукой.

- Коли закрытое письмо - то какого же черта на дереве писано? спросил сам себя. - Ничего попроще не нашлось? Бумага, что ли, вздорожала?

- А книжица-то старая, - заметил Колесников. - Совсем ветхая.

- Что же с ней парнишка-то делал? Кому нес? - разумно спросил самый старый и дородный из подьячих Земского приказа, осанистее и бородатее иного боярина, Семен Алексеевич Протасьев.

Ответом было всеобщее хмыканье и пожимание плеч.

- А может - у кого унес? - иначе повернул дело Колесников. - У кого на Москве такие книжицы водиться могут?

- А ведь придется разбираться... - продолжал Протасьев. - Ты, Степа, чай, когда книжицу отыскал, ее не припрятал сразу же, а народишку дал разглядеть. То-то теперь на торгу галдят про замерзшего парнишечку и деревянную грамоту! Вперед, пожалуй, будь поумнее...

- Этого учить - что в ступе воду толочь, - памятуя о прошлых подвигах своего подначального, буркнул Деревнин. - Ладно, братцы, видно, такова моя горькая долюшка. Коли подумать, то книжица это опасная. Кому на ум придет по дереву закрытым письмом писать? Богоотступникам разве...

- Полагаешь в Чудов монастырь снести, пусть святые отцы разберутся? спросил Колесников. - Ну и пропадет там деревянная грамота! Не вернут святые отцы - и не глядя скажут, что книжица еретическая! И шуму раздуют мы, мол, самому черту соли на хвост насыпать горазды! Им же перед патриархом выслужиться охота. А для него твоя, Гаврила Михайлович, грамота - подарок! Тут-то он и возопит, что совсем народишко обезумел, по дощечкам Богу молится, последнее время богослужебные книги исправлять да новые заводить!

Стенька слушал рассуждения затаившись и вытянув шею, чтобы ни единого словечка не пропало. Васька же Похлебкин даже не слушал, а мрачно смотрел в пол, потому что - как ни рассуждай подьячие, а тело-то у него, у Васьки, в санях найдено, ему и отвечать...

Деревнин хмыкнул, насупился, поглядел на разложенные дощечки, а когда поднял глаза, так уж вышло, поймал Стенькин взгляд.