Девять унций смерти   ::   РАТКЕВИЧ Сергей

Он промолчал.

Королям, если они и в самом деле короли, короли по духу, а не по названию, всегда ведомо, когда не следует нарушать тишину.

Тишина несла мир.

Мир, словно новорожденный, лежал на ладонях этих двоих.

Его покой хранила яростная ясность юной владыки и суровая честь олбарийского лучника Фицджеральда.

А прочий галдеж вокруг не имел никакого значения.

«Я отвечаю за…»

В звоне скрестившегося оружия блестело древнее золото.

* * *



— Из всех поединков, что я когда-либо видел, этот — прекраснейший, — сам себе под нос пробормотал наставник «безбородого безумца».

— Поединок? — переспросил стоящий рядом ученик-предатель. — О чем вы, учитель?

— Да вот об этих двоих, — наставник кивнул в сторону замерших друг напротив друга Гуннхильд Эренхафт и Тэда Фицджеральда.

— Об этих? — Шарц улыбнулся и покачал головой. — Какой же это поединок, учитель?

— Ты так быстро позабыл мои наставления? — притворно нахмурился тайный глава секретной службы. — Поединок не обязательно ведется при помощи оружия. Уж кажется, это ты должен был как следует усвоить! Сам только этим и занимался.

— Верно, наставник. Вот только… в поединке всегда кто-то побеждает, а кто-то проигрывает. А если… если выигрывают оба, то это уже не поединок. Это… наверное, это танец, наставник.

— Хочешь сказать… эти двое… танцуют?

— Хочу. Быть может, именно потому, что сам только этим и занимался. А поединки мне давно обрыдли.

* * *



— Вы посмотрите только, что этот проклятый гном себе позволяет! — возмущенно прошипел сэр Бреттен, молодой расфуфыренный рыцарь, глядя на то, как изящно мерзавец Якш отыгрывает свою партию в переговорах.

Сэра рыцаря просто трясло от возмущения.

«Да этот ничтожный властелин кучки дурно пахнущих сородичей в ногах у Джеральда валяться должен! Да и у остальных людей — тоже!»

Про себя сэр Бреттен всегда называл короля просто Джеральдом, быть может, потому, что никогда бы не посмел сделать этого вслух. Или же наоборот — от всей души надеялся, что это когда-либо произойдет? Кто знает…

Впрочем, он чуть было не осмелился на иное.

Когда Якш небрежным жестом швырнул возвращенную корону себе под ноги, душа рыцаря вскипела от возмущения, а рука сама потянулась к мечу.

И в тот же миг его пронзило нечто куда более острое, чем его фамильный меч.

Взглядов такой силы в природе попросту не бывает, но именно таким взглядом пронзил его Джеральд, король Олбарийский. Пронзил. Пригвоздил к земле. Какой уж тут меч… рука сама разжалась.

— Джеральд… — задыхаясь, прохрипел несчастный рыцарь, в первый и единственный раз осмеливаясь так именовать своего законного монарха, и потерял сознание.

Как установили подоспевшие лекари, парадное одеяние господина рыцаря было чересчур жарким и тяжелым, вследствие чего и приключился обморок. Досадное недоразумение, не более. Его быстро привели в чувство, он никому ничего не сказал, да и что, собственно, он мог поведать?

Вот только с тех пор он и в мыслях своих никогда не осмеливался именовать короля просто Джеральд.

* * *



Бывший Владыка всех гномов Петрии, Якш, размашисто и гордо шагал по человечьей дороге, по запретной олбарийской земле, которая перестала быть запретной, но оттого не сделалась обыденной, не стала менее загадочной и необычной.

«Олбария!»

Якш шагал гак, будто он сам себе шарт, а перед ним катилась гонимая подобранной грязной палкой Великая Корона. Символ векового владычества превратился в колесо. Святотатство? Ну что вы! Вовсе нет. Колесо еще древнее. Глупой короне до него еще катиться и катиться. Вот только катится она скверно.

Великая Петрийская Корона, древнейший символ гномских владык, оказалась не таким уж хорошим колесом. По правде говоря, хуже некуда было колесо.