Доля правды   ::   Сапковский Анджей

Год тянулся, как вонь за народным ополчением, пока, наконец, не появился купец и не забрал ее. Я же, поникший, заперся в доме и несколько месяцев не реагировал ни на каких гостей с дочками, которые тут появлялись. Но после года, проведенного в компании, я понял, как тяжело, когда некому слова молвить. – Чудовище издало звук, который должен был означать вздох, а прозвучал, как икота.

- Следующую, - сказало оно чуть погодя, - звали Фэнне. Маленькая, смышленая, а щебетунья – сущий королек. И совсем меня не боялась. Однажды, была как раз годовщина моих пострижин, перепили мы с ней меду и... хе, хе. Сразу после выскочил я из ложа – и к зеркалу. Признаюсь, я был разочарован и удручен. Морда осталась как была, может, выглядела чуть глупее. А говорят, что в сказках народная мудрость! Хрен цена такой мудрости, Геральт. Ну да Фэнне скоро постаралась, чтоб я забыл об огорчениях. Веселая была девушка, говорю тебе. Знаешь, что придумала? Мы вдвоем пугали нежеланных гостей. Представь себе: заходит такой во двор, осматривается, а тут с ревом вылетаю на него я, на четвереньках, а Фэнне, совсем голая, сидит у меня на спине и трубит в дедулин охотничий рог!

Нивеллен затрясся от смеха, сверкая белизной клыков.

- Фэнне, - продолжал он, - пробыла у меня полный год, а потом вернулась к семье, с большим приданым. Собиралась выйти замуж за одного трактирщика, вдовца.

- Рассказывай дальше, Нивеллен. Это занимательно.

- Да? – сказало чудовище, с хрустом почесывая между ушами. – Ну ладно. Следующая, Примула, была дочкой обнищавшего рыцаря. У рыцаря, когда он сюда прибыл, был тощий конь, заржавевшая кираса и невероятные долги. Паскудный он был, скажу тебе, Геральт, как навозная куча, и разносил вокруг такую же вонь. Примулу – руку даю на отсечение – видать, зачали, когда он был на войне, потому что была весьма хорошенькая. И у нее я не вызывал страха, впрочем, неудивительно, ибо по сравнению с ее родителем я мог казаться вполне пригожим. Она, как оказалось, обладала изрядным темпераментом, да и я, набрав уверенности в себе, не зевал. Уже через две недели мы были с Примулой в очень близких отношениях, во время которых она любила дергать меня за уши и выкрикивать: "Загрызи меня, зверь!", "Растерзай меня, хищник!" и тому подобные идиотизмы. Я в перерывах бегал к зеркалу, но представь себе, Геральт, посматривал в него с растущим беспокойством. Все меньше я тосковал по тому, менее работоспособному облику. Понимаешь, Геральт, прежде я был дряблый, теперь стал мужик хоть куда. Прежде я беспрестанно болел, кашлял, и из носу у меня текло, теперь ничто меня не берет. А зубы? Ты не поверил бы, какие у меня были испорченные зубы! А теперь? Я могу перегрызть ножку стула. Хочешь, перегрызу ножку стула?

- Нет. Не хочу.

- Может, оно и к лучшему, - раззявило пасть чудовище. – Барышень забавляло, когда я рисовался, и в доме осталось ужасно мало целых стульев. – Нивеллен зевнул, его язык свернулся трубочкой.

- Утомила меня эта болтовня, Геральт. Короче говоря, потом были еще две: Илика и Венимира. Все происходило до скуки одинаково. Сначала смесь страха и холодности, потом нить симпатии, укрепляемая небольшими, но дорогими подарками, потом "Кусай меня, съешь меня всю", потом возвращение папы, нежное прощание и все более заметная убыль в сокровищнице. Я решил проводить больше времени в одиночестве. Конечно, в то, что девичий поцелуй изменит мой облик, я уже давно перестал верить. И смирился с этим. Более того, пришел к выводу, что хорошо так, как есть, и никаких перемен не надо.

- Никаких, Нивеллен?

- А представь себе. Я тебе говорил: лошадиное здоровье, связанное с этим обликом – раз. Во-вторых, мое отличие действует на девушек как афродизиак.