Дом там, где ты   ::   Угрюмова Виктория

И Боболониус куда-то запропастился... Вам не видно, где он, этот негодник? И где все остальные?

- Не уходите от ответа, скверный мальчишка, - в голосе явственно послышалась усмешка. - О чем мечтали?

- Скорее уж наоборот - ужасался. Как однако цепко держатся за людской разум и душу эти разрушительные мысли. Смотрите, который час подряд в доме разруха - такое впечатление, что нас тут и в помине нет.

- Обойдется, - ответила на это Алиса Сигизмундовна. - Не впервой.

- Не впервой, но заметьте, какая сила воздействия. Или взять, скажем, этих, вчерашних посетителей. Зачем, ну сами подумайте, зачем человеку такая куча одинаковых, аляповатых, безвкусных тряпок, да еще и плотно запакованных? И зачем человеку, скажите на милость, двадцать ковров, СВЕРНУТЫХ В РУЛОН?!

- Не задавайте риторических вопросов, - сердито откликнулась старуха. - Ну, не представляют они себе другой жизни, что уж теперь-то... Наше дело - ждать, а вот критиковать и сокрушаться о никчемности и тщетности всего сущего - это уже не наше дело. И увольте меня, увольте от этих ваших психологических экзерсисов.

Потом, Вы же не можете не признать, что подобная реакция - лучшая защита от нежелательных компаньонов, можно сказать, наш страховой полис. Заметьте, Себастьен: ни один из них не пожелал остаться здесь ни на секунду, ни один не выдержал воплощенного себя. Даже странно, насколько люди не выносят свой собственный внутренний мир - так и норовят дать деру куда подальше. А от себя не убежишь - это еще древние заметили. Каждый носит свой ад в себе.

- Так-то оно так, - с сомнением покачал головой Себастьян. - Только мне их персональные ады порядком надоели - сплошной мусор, обломки, дурной запах, и ничего конкретного. Или кучи бесполезных и дешевых вещей - зато много и все мое. Мелкое пекло, суетливое, отвратительное. Не страшное, а именно что отвратительное.

- Вы, Себастьен, совершенно ополоумели. Что ж Вы придираетесь ко всему? А ну попадется вам истинное пекло, подлинный ужас - что тогда? Не стоит даже надеяться, что мы выкарабкаемся.

- Я и не надеюсь. Я надеюсь на то, что человек, носящий в себе тот ужас, о котором Вы только что упоминали, на мое объявление не откликнется. Ему не до того.

- Я не суеверна, - важно произнесла старуха, - Вы знаете, насколько я не суеверна, но все же сделайте одолжение - постучите по чему-нибудь деревянному.

- Стучу-стучу, - лукаво усмехнулся старик. И действительно три раза стукнул согнутым пальцем по какой-то неструганой доске.

- Вот так-то лучше, - в голосе Алисы Сигизмундовны явственно послышалась усмешка.

- Беррр... Безр... Бурр...

- Алиса Сигизмундовна!

- Что?!

- Что "буррр"?

- Господь с Вами, Себастьен. Это не я говорю. Помилуйте, как можно было предположить, чтобы женщина моего возраста и моего происхождения позволила себе говорить "бурр"?

- А кто же это?

- Видимо, Гораций, голубчик. Вы совершенно забыли и о Горации, и о Боболониусе, и о Фофане. Я не говорю о нашем непостижимом Христофоре Колумбовиче. И я тоже хороша - болтаю тут с Вами, а о наших друзьях не думаю.

- Алиса Сигизмундовна! Я же сию секунду спрашивал...

- Спросить каждый может.

- Бурр... Безбр.... Безз... буррр

- О! Вот опять! - воскликнул Себастьян. - Да где же это? Откуда звуки, Алиса Сигизмундовна?!

- Из-под того завала, воон там, да-да, именно там... нет, чуть правее...

Следуя указаниям невидимой своей собеседницы, старик, морщась и вздрагивая от каждого прикосновения к мусорной куче, извлек на свет божий удивительное создание. То был человечек, вырезанный из драгоценного палисандра - маленький, всего локоть в высоту, с живым и умным личиком и яркими темными глазками, сделанными из черного агата. И всякий уважающий себя историк и археолог при первом же взгляде на него сразу бы сказал, что это подлинный пенат.