Домовой   ::   Козинец Людмила

---------------------------------------------

Козинец Людмила

Домовой



Людмила Козинец

Домовой

...А летела метель. Высоко за тучами ледяная птица разворачивала звонкие крылья и пробовала голос. На земле была тишина. Легкая, сторожкая: лес слушал приближение метели, замерев каждой веточкой. Вот, вот, ближе, ближе... Уже ощущался тот особый ток воздуха, струившегося в основание гигантской черной волны туч, которым всегда начинается серьезное светопреставление. Бывалые люди настораживаются, ощутив это движение воздуха: это совсем не ветер, но от него немеет кожа на лбу и щеках.

Летела метель. Гребень ее волны угрожающе заворачивался, пытаясь прихватить одинокую фигурку лыжницы. Лыжница убегала, порой оглядываясь через плечо - далеко ли ледяная птица? И снова работала всем телом, прикидывая в уме: "Еще пяток верст... Успею. Надо успеть".

Припозднилась лыжница. Долго просидела на почте в Вихореве, ожидая связи с Ленинградом. Сидела, разморившись в тепле, дремала и представляла себе: вот он идет с работы, как всегда, без шапки, белый шарф а четыре оборота вокруг шеи. И не удержится, чтобы не прокатиться по ледяной дорожке. Заходит в гастроном на углу, а там чтобы (бывают же чудеса?) обязательно апельсины и любимое шампанское "брют" и никакой очереди. В конце концов - "день рождения только раз в году". "Брют" и конфеты "Медный всадник", мы их любим. А дальше: он входит в свой дом, неловко удерживая пакеты одной рукой, другой будет искать выключатель, обязательно запутается в шарфе, помянет черта и свалит покупки на телефонный столик.

И влезет в свои клетчатые уютные тапки, и поставит на проигрыватель Баха, и будет бродить по квартире, грызть апельсины прямо в шкурке (не помоет, конечно же), есть конфеты и пить шампанское из пяти бокалов сразу. А потом - лбом к холодному стеклу и замрет.

И тут раздастся звонок. И она поздравит его с днем рождения.

Она прошла сегодня двадцать километров - телефон есть только в Вихореве. И обратно бежать столько же, а уже половина десятого, и Ленинград не дают.

Телефонистка, укутанная в серую шаль, похожая на колобок, грызет кедровые орехи и сплетничает потихонечку с "дежурненькой", которая, змея, никак не дает "Питер":

- А я ему и говорю - он чо нонче, глянь-ка! Мы вас ждали, гадали, все глаза проглядели, все жданки проели, а вы тут и возьмись, как из кистей выпали... Де-журненькая, дежурненькая! Дак чо? Питер? Девушка, Питер дают, вторая кабина!

В трубке шорохи и треск, и музыка сфер. Где ты, где ты, Питер? И надо же такому случиться, бывает же такое в жизни - вклинилось Вихорево в Питер, прямо в чужой разговор. И лыжница, слова не успев сказать, услышала голос своего именинника:

- Зоечка-заечка, звоночек, ну, какие глупости! Поздно! Приезжайте немедленно. У нас компания - веселая, в меру безалаберная, я без вас пропадаю и непременно пропаду, и это будет на вашей совести. Вот еще шампанское! Да я его терпеть не могу, вот как раз "брют" терпеть не могу, мы будем пить суровое мужское вино... Что? Ага, заечка, мне сегодня все можно, я сегодня именинник. Ну и чудненько, я так и знал, что вы не покинете меня в сей знаменательный день. И подружку забирайте! Целую нежно, пока заочно, но вскоре надеюсь... М-м-м?

А Зоечка-заечка мурлыкала что-то уж совсем столично-салонное.

Ну и все. Ну и говорить не о чем. "Да, девушка, спасибо, поговорили. Сколько с меня?" И двадцать километров еще бежать. А вызвездило - не к добру. А вот плакать не надо, слезы замерзают.

Ну что ж, вдох - выдох! И пошла! Пошла!

Летела метель. И становилось ясно, что не успеть. Один выход свернуть вниз по реке, там в шести километрах старая заимка. Даже если там сейчас никого нет, растопка и спички всегда найдутся, и чай, и сухари. А захотим - так и поплачем на приволье.