Донос мертвеца (Боярская сотня - 3) (фрагмент)   ::   Прозоров Александр Дмитриевич

Но из идущей сейчас по реке тысячной армии четыре сотни составляли именно епископские, "монастырские" латники и рыцари, именно епископ выделил для похода две пищали и заплатил ландскнехтам, оставшимся осаждать упрямый Гдов. И вряд ли его вассалы так уж спокойно отнесутся к аресту своего господина и станут исполнять приказы орденского командующего. Приходится выбирать между общепринятыми законами ведения войны и численностью своей армии. Откажись он выполнять прихоти проклятого священника - тот сразу уведет половину войска. Одно хорошо - после этой стычки он сможет посадить на коней еще шестерых ливонских рыцарей. Из числа тех, что начинали поход, переправившись через озеро на лодках, в надежде заполучить лошадей уже здесь, захватить их в богатых конюшнях Гдова и окрестных русских деревень. - Как вы себя чувствуете, барон? - командующий армией заставил своего жеребца, изрыгающего из ноздрей клубы пара, подступить к Аугусту де Толли. - На удивление неплохо, господин кавалер, - слегка улыбнулся ливонец. Ничего не болит. Разве только усталость напала. - Вы поедете верхом, или мне приказать освободить для вас повозку? - Конечно, верхом! - возмутился дворянин. - Я пока еще не куль с просом! - Рад вашей бодрости, - кивнул командующий и повернулся к раненым крестоносцам. - А вы, господа? - Мы еще и ленц удержать сможем! - за двоих ответил Мартин де Бартельс, которому русский кистень сломал левую ключицу. Кирасу с него кнехты уже сняли, а руку подвязали к груди. Возможно, удержать копье дворянин действительно бы смог, но вот поводья - вряд ли. - Хорошо, - сделал вывод сын Кетлера. - Тогда починку ваших доспехов мы оставим до вечера, а пока продолжим путь. Он сделал знак трубачу, легонько тронул длинными шпорами бока своего коня. Над замерзшей рекой прокатился низкий переливчатый гул - похоже, от русских холодов замерзла даже музыка. Передовой отряд, полностью собранный из крестоносцев и их оруженосцев, двинулся дальше по реке. Стоило всадникам миновать русичей, как оставленные уложить погибших рыцарей на сани кнехты тут же ринулись к погибшим врагам, сдергивая с них валенки, срывая ремни с оружием, шлемы, расхватывая теплые налатники. Строй следующих за тяжелой конницей оружных сервов тоже рассыпался, все кинулись за своей частью добычи - и к тому времени, когда к месту схватки приблизился обоз, мертвецы лежали уже совершенно голыми. Оказавшийся невольным свидетелем этой сцены де Толли схватил оруженосца за руку. Самому ему в седло было не подняться, требовалась помощь - но при мысли о том, что эта грязная свора станет хватать его своими руками потомственному дворянину становилось и вовсе муторно. - Пусть уходят, - махнул он здоровой рукой. - Грязные ландскнехты. Четыре сотни грабителей обобрали трех павших воинов в считанные мгновения и отряд, снова собираясь в строй, побежал нагонять крестоносцев. Потянулся обоз. Первые повозки, груженные пищалями и ядрами, трогать никто не стал и так слишком тяжелы. А вот сани, заваленный гусиными тушками кнехты остановили, раздвинули мороженную птицу к краям, а посередине положили барона фон Кетсельворда. Второму крестоносцу и ливонскому рыцарю пришлось разделить одну повозку с убоиной. - Эй, раб! - окликнул серва баронский оруженосец. - Иди сюда! Бронислав, оглянувшись на орудующих в его санях кнехтов, пошел на зов. - Помоги господину подняться в седло. Де Толли, как ливонцу, боевого коня не пригнали, предоставив обходиться трофейной рыбацкой лошадью. Единственное, к чему снизошли крестоносцы, помня древность рода, превышающую всю известную и неизвестную историю Германии, так это позволили выбрать скакуна первому. Но, хотя рыбацкий жеребец явно имел где-то в прошлом породистые корни, да и сейчас оставался весьма крепок, под седлом ходить не привык и от всадника норовил отступить.